The Struggle for the Eurasian Borderlands. From The Rise Of Early Modern Empires To The End Of The First World War

Свободное использование мадьярского языка, санкционированное Аушглейхом в 1867 году, еще больше подкрепило претензии на суверенитет в сфере культурной практики. Всем гражданам австрийской половины монархии (иногда называемой Цислейтенией) также было предоставлено равенство в использовании языка в школах, учреждениях и общественной жизни. Венгры были удовлетворены, но только потому, что право на использование собственного языка было частью общего урегулирования, которое давало им реальную автономию. Их статус изменился: из имперской пограничной территории они превратились в соправителей империи. Они быстро приступили к навязыванию родного языка жителям своей половины монархии путем введения всеобщего школьного образования. В то же время венгерский Парламент принял закон о гражданстве, в котором говорилось, что "все венгерские граждане составляют нацию в политическом смысле, единую и неделимую венгерскую нацию". Эти две культурные практики стали движущей силой мадьяризации и попытки создать национальное государство из Великой Венгрии. В Венгрии она проходила по иному пути, чем в австрийской половине монархии. В десятилетия, предшествовавшие началу войны, мадьяризация усилилась. Социальное и экономическое давление на мадьяр было скорее косвенным, чем прямым, хотя и не менее сильным. Правительство использовало административные и судебные инструменты для ограничения деятельности немадьяр в приграничных районах Венгрии. Для славянских народов языковые права оказались недостаточными, чтобы удовлетворить их чаяния. Как и веротерпимость, языковое равенство появилось поздно в политической жизни монархии, когда религиозные и языковые вопросы были неизбежно втянуты в конфликт между центром и пограничными территориями. Спор между чешскими и немецкоязычными австрийцами в конце века представляет собой классический пример эффекта бумеранга языковой политики в приграничных районах. Как только венгры добились равных прав для своего языка, чехи потребовали такого же признания. В 1890-х годах сменявшие друг друга правительства Габсбургов были готовы к этому. Это вызвало бурю среди немецкоговорящих не только в Австрии, но и в Германии. Реакция австрийцев выявила глубокую неуверенность в чистоте своей речи, доведя уровень их оппозиции до бешенства и вызвав защитную реакцию, основанную на расистской эксплуатации языка. Все это способствовало фактическому параличу нормальной парламентской жизни в австрийской половине монархии со всеми ее

пагубное влияние на имперское правление.

В конечном итоге имперская идея была в значительной степени воплощена в личности Франца Иосифа. Выйдя из травмы 1848 года и пережив военные поражения в Италии в 1859 году и Германии в 1866 году, он постепенно приобрел огромную популярность, став мифом. Отчасти это стало результатом специальной кампании по укреплению и распространению династического мифа. Для этого возрождался блеск двора, организовывались императорские церемонии, увеличивалось количество общественных символов, в частности возводились памятники. Празднование дня рождения императора, шествие Corpus Christi и исполнение императором церемонии омовения ног стали частью ежегодного императорского календаря, отмеченная общественным вниманием и участием. Императорские инспекционные поездки приводили императора в персональный контакт с населением и давали ему возможность посещать религиозные ритуалы всех основных конфессий, представленных в монархии - римско-католической, греко-католической, восточно-православной, протестантской, иудейской и даже мусульманской, - подчеркивая его личное, а также монархическое одобрение благочестия как универсалистского идеала. В это же время римско-католическая иерархия предприняла тихую кампанию по трансформации образа Франца Иосифа из помазанника Христова в христоподобного, пытаясь возродить средневековое отождествление правителя со Спасителем. Отчасти это была реакция на идеологические угрозы справа со стороны пангерманского криптопротестантского движения Шёнерера с его лозунгом "Los von Rom", слева - со стороны христианских социалистов, а также со стороны чешских и венгерских националистов, реагировавших на языковые декреты.