Да. И раз уж мы заговорили об этом – «Водная жизнь». Ты воссоздал лодку в разрезе и снимал все ее внутренности. Однако у тебя была одна сцена, когда они спасали агента кредитной компании. Там очень много подобных планов – длинных горизонтальных, когда камера проходит сквозь стены. Думаю, эффект достигает своего апофеоза в «Поезде на Дарджилинг». Поезд – мой любимый.
Этакий план с поездом мечты.
Да, поездом мечты, потому что вы не просто нарушаете все законы физики…
Нарушаем законы физики?
Все! Пространство и время. В этой сцене нет ничего реального. Совершенно абстрактное пространство.
Ты прав. Там вообще все абстрактное. Дело в том, что так и должно было быть. Но для меня смысл сцены заключается в обращении к зрителю: «Помните его? Вот где он сейчас. Не забывайте о нем».
В этой общности есть и доля грусти. Что-то вроде восприятия смерти или даже страха смерти как великого правителя. Очень редко эта идея воплощалась так просто, как в этой сцене и факте, что все купе поезда – либо для богатых, либо для бедных. Это как фраза из «Барри Линдона»: «Хорошие или плохие, красивые или безобразные, богатые или бедные. Теперь они все равны». И затем мы поворачиваемся, чтобы увидеть в кустах тигра, нашего мрачного жнеца.
Да. Людоеда.
В твоих фильмах очень много повторяющихся тем, которые объединяются в этой сцене.
Когда мы снимали ее, я все время думал, что нет никаких сомнений в том, чтобы снять эту сцену и сделать это именно так. И нам нужны были Натали Портман и Билл Мюррей, и не важно, сколько миль нужно было проехать камере, но мы просто должны были посадить всех в поезд и снять сцену именно так. Но в моей голове все время крутилась мысль, что я понятия не имею, что у нас…
Подожди минутку. Вы снимали в настоящем поезде? Я полагал, что это рирпроекция.
Нет, это был…
Вы снимали в настоящем поезде? Все купе? А сельская местность, которую мы видим на заднем плане, – это все тоже настоящее?
Да, это настоящий пейзаж. Было очень занятно снимать все это.
Когда камера поворачивается, чтобы показать тигра, это уже другая сторона поезда?
Нет, это все один вагон. Мы переделали его и построили в поезде искусственный лес, а на вагоне появляется создание Джима Хенсона. Все это один дубль. И, я думаю, именно потому, что снимали все таким образом, мы сделали все на одном дыхании. Понимаешь? Чувствовалось сильное напряжение, потому что все было по-настоящему. Искусственное, но по-настоящему. В этом заключалась идея. В эмоциях. Потому что в самой сцене ничего особенного не происходит. Они просто сидят, но все это по-настоящему. Но в то время у меня было такое чувство: «Ну не знаю».
В связи с этим я вспомнил о другой великолепной почти заключительной сцене – из «Маменькиных сынков», когда герои покидают город. И это как будто инверсия этой сцены – когда видишь, как камера проходит сквозь комнаты, как если бы мы находились в поезде. Но ты как будто вывернул этот эффект наизнанку.
Это очень красивая сцена из «Маменькиных сынков». Есть еще одна похожая в «Реке». Знаешь этот фильм?
Да.
Очень похожая сцена.