А вон то исчадие китайского автопрома это и есть наша машина, видимо. Ну, до Москвы доедем, обратно тоже, надеюсь, хе-хе.
Из-за «китайца», постукивая когтями по бетону, вышел здоровенный ротвейлер и неспешно потрусил к нам. Млять! Я, честно говоря, больших собак опасаюсь несколько. И маленьких тоже, если это бультерьеры, или какая-то подобная гадость. И вообще, я котегов люблю.
– Рихард, свои!
Это хозяин от ворот подал голос. Ну, то, что мы «свои», это радует, конечно. Только понял ли это ротвейлер?
По всей видимости, понял. Флегматично помахивая некупированным хвостом, Рихард ткнулся в меня носом, обнюхал, наскоро обслюнявил руку и повторил ту же процедуру с Герычем, после чего уселся толстым задом на дверной коврик у входа. Видимо, сигнализируя «есть вас пока не буду, но и в дом нефиг без Хозяина лезть». Хозяин, закрывший ворота, мимоходом потрепал псину по голове, слегка подвинул его ногой (умный собак намёк понял, и сам отошёл от двери) и повернулся к нам: «Ну, чё не заходите-то?». Юморист, блин.
Внутри оббитая вагонкой прихожая тоже демонстрирует стиль «чисто, светло, основательно». На шум в коридоре появляется полная женщина лет пятидесяти, крашеная в радикально-рыжий цвет. Руки вытирает полотенцем, что-то хозяйствовала, видимо. Лицо доброе и общительное, в отличие от супруга (?), хе-хе. Мы вежливо здороваемся.
– Добрый вечер! Ира. Вон тапки слева стоят, проходите. Как раз ужин приготовила. А Лёша во дворе?
– Да здесь я, Рихарда кормил.
Ага, Алексей, значит.
На ужин оказалась
Понемногу разговорились. Алексей, в смысле, разговорился – Ира-то и так болтушка, судя по всему. Ничего неожиданного в рассказах не было – обычная жизнь вымирающей русской глубинки, с тем существенным отличием, что рядом граница, и кто поразворотлевее – те с неё кормятся.
Наши хозяева оба родом отсюда, Ирина – из самого Рубцовска, Алексей – из какой-то деревни в районе, уже вымершей. Она всю жизнь работала детским терапевтом, на которого отучилась в Барнауле, он до конца 90-х трудился мастером на каком-то АЗТЭ,8
но затем друзья позвали работать с ними на границе, чем и занялся.– И правильно сделал. На заводе один хрен зарплату не платили, а потом и совсем закрыли. А так, чё, на жизнь хватает…
Детей у них оказалось аж трое, молодцы. Правда, из Рубцовска все уехали. Не без поощрения к тому со стороны родителей, как я понял. Лёха на этот счёт однозначен:
– Нечего здесь молодым делать! Умирающее место, без будущего. Зарабатывают только менты и контрабандисты. Ментом нормальный человек не пойдёт, а я своих детей нормальными людьми вырастил. А контрабандистами не надо им, пусть честно работают!
– И куда уехали?
– Серёга в Екатеринбурге, в аэропорту, инженером. Девчонки в Москве. Одна учится ещё, на экономическом, а вторая работает уже.
– Молодцы… А вообще жизнь здесь как?
Жизнь, со слов Алексея, здесь весьма хреновая. С работой очень тяжело, инфраструктура разваливается на глазах, молодёжь разбегается при первой же возможности. Весь бизнес, не принадлежащий кому-то большому извне, обложен поборами со стороны ментов и администрации так, что еле дышит. А в последнее время всё чаще просто заставляют переписывать на родственников высокопоставленных ментов, прокуроров и прочей сволочи. Немногочисленных фермеров, переживших 90-е и бандитов, давно уже добили чиновники и менты.
– Самого-то не прессуют?
– А… Решаю.
Алексей жестом дал понять, что вопрос нетактичен. Ну, да, пожалуй.
– А с криминалом тут как?
– С криминалом тут хорошо. Пять зон в округе. Каждый третий либо сидел, либо охранял. «Дубаки», кстати, неплохо зарабатывают, молодёжь, кто остался, многие мечтают к ним попасть.
Да уж… Весело.
– Чё народ, по коммунистам не вздыхает?
– Да как тебе сказать… Кто-то вздыхает, кто-то нет. Тут и при коммунистах жизнь не сахар была, я тебе скажу. Жрать вообще нечего было, в магазинах соль да килька. Кильки, помню, много было… В банках такая, консервированная… Нигде в крае не было, а к нам постоянно везли, почему-то. А так в Казахстан ездили закупаться, там получше со снабжением-то было. Маразма всякого много было, да. Но, если в целом, при Союзе, всё-таки, было лучше. Молодёжь и тогда уезжала потихоньку, но многие и оставались, как мы вот. Да и вообще, жизнь какая-то была. Тяжёлая, но жизнь. А сейчас все понимают, что и город умирает, и вообще всё вокруг умирает. Ладно, что мы о грустном, давайте ещё по одной…
– Да, слушай, что-то здесь вообще уныло.
– Можно подумать, у вас там в Африке лучше.
– Ну… В чём-то лучше.
– Это в чём же?