Тяжелое утро, или История о том, как нелегка жизнь в наше непростое время

Рыжий скинул свою куртку из черного кожзама. Волосатый подошел к ней и достал ключи. Рыжий не остановился и начал пытаться стянуть с себя толстовку, но запутался в ней.

– Твою мать! Что за дерьмо?

– Господи, да прекрати.

Длинноволосый подвалил к двери и перебрав пару ключей из связки отворил дверь.

Темнота коридора отстранилась под напором света из подъезда.

Длинноволосый взял все еще брыкающегося в перекрутившейся толстовке рыжего за плечи и повел в квартиру.

– Пусти, урод. Не трогай!

– Заткнись – раздался суровый шепот, – все спят еще.

Рыжий начал мычать и скулить извиваясь в широкой кофте, заточившей его голову и тело как смирительная рубашка.

Ему пришлось поддаться этому насильственному паломничеству и дать довести себя до комнаты через мрак коридора, который, разумеется, не сравнится с непроглядной темнотой, застывшей под тканью свернувшейся кофты.

Под кофту просачивались звуки мерных шагов и скрипящим под ними паркетом. Раздался звук открывающейся двери.

Волосатый помог снять этот саркофаг с запыхавшегося друга.

– Не вертись, дружище…

Безжалостный свет вонзился в глаза рыжего. Он оказался в маленькой комнате, обставленной ГДРовскими шкафами и тумбочками. У одной из стен стоял потрепанный диван, застеленный как кровать. Спинка потерлась и накопила на себе множество пятен.

В комнате было два окна, и оба были на одной стене, напротив двери. В пробеле между ними была старая труба от батареи, обои вокруг которой почернели от влаги до самого потолка.

С улицы в окна прилетали первые рассветные лучи.

– Ну и дерьмо!

Длинноволосый обвел взглядом прислонившегося к шатающемуся шкафу и спустившегося по нему на корточки друга.

– Что дерьмо?..

Он покосился на стену, на которой висел выцветший плакат с девицей в тонком купальнике, прилёгшей на пляже. От времени ее купальник стал ядовито-желтым, а море местами отдавало фиолетовым.

– Все дерьмо! И ты дерьмо! Вали отсюда!

Недовольное лицо на сутулой спине прищюрилось.

– Ну как я тебя оставлю? Ты совсем не в себе.

Рыжий зашипел. С корточек он бросился на длинноволосого и начал выталкивать его.

– Убирайся!

– Да… Чт… – Длинноволосый силился как-то усмирить бесноватого, хватая его за руки.

– Убирайся, сука, тварь!

Стоя на коленках, буйный все дальше проталкивал друга за порог. Он начал царапаться.

– Ладно, хрен с тобой, рыжий черт!

Он вышел, замахнувшись хлопнуть дверью, но, видимо, вспомнил о соседях и аккуратно ее прикрыл.

Бесноватого пробрало на смех. Он накатывал по нарастающей, с меняющейся амплитудой и частотой.

– Чер…– он не смог закончить слово, смех его распластал – тъ…тъ…тъ…тъ…

Еще один взрыв. Хохот перекатывался по всей комнате и просачивался в прихожую…

Раскаты смеха постепенно затихали.

– Черт!.. Рыжий черт!

Его красные глаза были влажные от слез. На щеках остались следы от соленых ручейков.

Рыжий черт успокоился. Он поднялся и подошел к зеркалу на шифоньере. Взглянув на себя, он помотал головой и провел рукой по копне коротких рыжих волос.

– В самом деле рыжий.

Он ударил по зеркалу кулаком. Одна его половина разлетелась в тонкие осколки и упала на паркет, а другая осталась на дверце шифоньера.

Из все еще сжатого кулака начала сочиться кровь.

В этот же момент на его майке начало растекаться красное пятно. Бесноватый, пробуя свои силы, пытался порвать майку. Она издавала натужные трески, но никак не поддавалась.

– В кого они меня засунули?

Ему пришлось стянуть ее, чтобы увидеть в оставшемся куске зеркала раскрасневшийся, кровоточащий перевернутый крест на груди.

Он глубоко дышал. Крест будто прожигал тело, создавая лиловый ареол.

Бесноватый поводил пальцем по своему кресту и стер красные подтеки на его краях. Крест быстро перестал источать кровь и стал с живостью зарастать, таять на теле как шоколад на языке. Через пару мгновений лишь лиловое пятно осталось на его груди.

Он взглянул в оставшийся на дверце обрывок зеркала и тот визгливо треснул, изрубив отражение, и осыпался вниз. Одержимый напрягся всем телом, его жилы набухли, кожа обтянула каждый бугорок.

Шкаф, недавно имевший на себе зеркало, затрясся, будто моля о пощаде. Одежда внутри зашуршала. Громадина туго наклонилась и шлепнулась на осколки своего зеркала.

Глухой удар рассеялся по всей квартире.

Из-за стен послышались скрипы, отдаленные голоса.

Одержимый сел на шкаф, лежащий спиной к потолку, и начал крутиться, осматривая комнату. На хлипкой полочке возле окна он заметил среди книг и разных фигурок образок Николая Чудотворца в золоченой рамке, стоящий рядом с пластиковой собакой в рождественском колпаке.

Напрягшись, он провел взглядом полетевший, будто выплюнутый полкой, образок. Встретив пляжную красотку на соседней стене золоченая рамка разлетелась. По инерции в девицу, развалившуюся на пляже, прилетели собака и металлический паровозик.

Труба между окон начала звенеть. Снизу кто-то усердно стучал по ней. Рыжий поднялся.

Вдруг дверь за его спиной начала дрожать в проеме, передавая чьи-то тяжелые удары. Бесноватый на секунду обернулся.

Снизу приглушенно послышалось:

– Оставь ты эту трубу, идиот!