Тяжелые дни

            «Я все время беседы воздержи­вался от участия в споре о существе и объеме власти Монарха. Для меня этот вопрос разрешен с момента присяги. Предъявление Царю требований об отставке я считаю для себя абсолютно недопустимым. Поэтому ни жур­нала, ни доклада, ни иной декларации я не подпишу. Возобновление разговора о правительстве преждевременно. Государь еще не сказал своего окончательного решения по этому вопросу. Он отложил его впредь до представления нами программы политики. Наша обязанность немедленно эту программу выработать, да­бы покончить с неопределенностью положения, которое только рождает споры».

А. Д. Самарин:

            «В нашей сегодняшней беседе главные линии этой политики намечаются вполне определенно во мнении большинства Членов Совета Минист­ров. Мы считаем необходимым прислушаться к единодушному голосу стра­ны и избрать из общественных пожеланий то, что приемлемо в существе и не нарушает основ бытия государства. Мы считаем, что перед лицом грозя­щей родине смертельной опасности нет ни левых, ни правых, ни безразличных и что все объединены в едином стремлении спасти Poccию от гибели. Отдельные интриганы и политиканствующие кружки тонут в общем патриотическом порыве. Мы считаем, что на этот порыв надо ответить не установлением диктатуры, а благожелательством».

А. А. Хвостов:

            «В правильности такого анализа и заключений я сомневаюсь. Конечно, нельзя отрицать наличия патриотического движения и бескорыстной тревоги за Россию. Но, как всегда в эпохи общественного подъема, к этому движению примазываются всякие темные личности и пользуются моментом, чтобы ловить рыбку в взбаламученной воде. Наиболее громко кричащие прикрываются красивым плащом {97} патриотизма для достижения своих партийных стремлений, для ослабления противя­щихся государственному перевороту во время войны сил.

            Не знаю, известен ли Совету Министров тот характерный факт, что наиболее рьяные патриоты и приверженцы общественных домогательств обращались за активною под­держкою к московским рабочим, но потерпели неудачу, получив ответ, что заводы будут работать до достижения окончательной победы. Подобные обращения являются актом не патриотическим, а уголовно наказуемым. В Петрограде положение среди рабочих гораздо хуже и здесь происки могут иметь успех в виде вооруженного выступления, которое подготовляется, но еще, слава Богу, не созрело. Сомневаюсь я и по существу. По моему, политика уступок вообще неправильна, а в военное время недопустима. Предъявляются требования об изменении государственного строя не потому, что это изменение необходимо для организации победы, а потому, что военные неудачи ослабили положение власти и на нее можно действовать натиском, с ножом к горлу.

            Сегодня будут удовлетворены одни требования, завтра заявят новые, еще дальше идущие. Политика уступок нигде в мире не приводила к хорошему, а всегда влекла страну по наклонной плоскости. Если я вчера не высказал всех своих сомнений на заседании перед Государем, то лишь потому, что не считал себя нравственно в праве подрывать доверие к заключениям большинства своих сочленов по кабинету. Мои сомнения идут в соглас­ность с точкой зрения Его Величества и моя искра могла бы зажечь пожар. Но в нашем сегодняшнем собрании я не считаю нужным скрывать свои сомнения».

А. Д. Самарин:

            «Мы слышим только о Ваших сомнениях, но прямого мнения Вы, по-видимому, еще не имеете».

А. А. Хвостов:

            «Я ищу выхода и сомневаюсь искренне, а потому и не могу присоединиться к категорическим утверждениям прочих Членов Совета Министров. Призывы, исходящие от Гучкова, левых партий Государственной Думы, от коноваловского съезда и от руководимых участниками этого съезда общественных организаций, явно рассчитаны на государственный переворот. В условиях войны такой переворот неизбежно повлечет за собою полное расстройство государственного управления и гибель отечества. Поэтому я буду бороться против них до последнего издыхания. Пусть меня судит Царь, но моя совесть говорит мне так».

С. Д. Сазонов:

            «Вы откровенно говорите, что не верите не только всему русскому обществу, но и волею Монарха призванной Государственной Думе. А Государственная Дума отвечает, что она с своей стороны не верит нам. Как в таких условиях может действовать государственный механизм. Такое положение невыносимо. Мы и считаем, что выход из него в примирении, в создании такого кабинета, в котором не было бы лиц, заведомо не доверяющих законодательным учреждениям, и состав которого был бы способен бороться с пагубными для России течениями не только снизу, но и свыше».

И. Л. Горемыкин:

            «В десятый раз повторяю — умолите Государя меня прогнать. Но, поверьте мне, уступками Вы ничего не предупредите и ни­чего не достигнете. Совершенно очевидно, что все партии переворота пользуются военными неудачами для усиления натиска на власть и для ограничения Монар­шей власти».

А. А. Хвостов: