Тяжелые звезды

Впоследствии мы создали в МВД службу собственной безопасности, в компетенцию которой входило выявление тех сотрудников милиции, которые совершили противоправные действия, заслуживающие уголовного преследования или изгнания из наших рядов. Далеко не всем это пришлось по душе, но другого выхода я не видел: были факты мздоимства, сутенерства, рэкета. Было предательство товарищей по оружию. Были случаи участия в преступлениях, раскрытие которых обычным способом ни к чему не приводило.

Сотрудники милиции, преступившие закон, как правило, умело прятали концы в воду, располагали упреждающей информацией и могли рассчитывать на круговую поруку. Чтобы выявить, например, предателя в собственных рядах — требуется хитроумная оперативная игра, участниками которой становятся другие сотрудники милиции, в том числе и руководители.

Не раскрывая деталей, скажу одно: служба собственной безопасности была создана очень своевременно, а ее работа оказалась чрезвычайно эффективной. И не только потому, что с ее помощью удалось разоблачить в наших рядах несколько сотен преступников. Главное — появился серьезный сдерживающий фактор. Это не значит, что кто-то собирался бесцеремонно разглядывать через замочную скважину частную жизнь человека, служащего в милиции: кто с кем живет или кто сколько выпил. Речь идет о чистоте рядов. О самоочищении милиции.

* * *

Из тех генералов, что могли бы после меня претендовать на должность командующего внутренними войсками, сам я выделял генерал-лейтенанта Анатолия Романова: он умен, совестлив, очень надежен как человек и профессионал. Именно его фамилию я назвал президенту России, подчеркнув, что Романов из тех генералов, на которых можно опереться в самую трудную минуту. У Ельцина его кандидатура никаких вопросов не вызвала, и он дал команду готовить соответствующий указ.

Думаю, я хорошо знал и чувствовал Романова. Не сказать, что, помимо службы, мы много с ним общались: один только раз и выбрались на охоту — я еще чинил его новенький карабин. Редко, и только по очень большим праздникам выбирались друг к другу. Как и я, он был любителем бани, куда мы раз в неделю обязательно отправлялись. Он мог там и рюмку выпить, но, как правило, одну. Коньяку — он хорошо относился именно к коньяку, — в отличие от меня, предпочитающего русскую водку. Но к алкоголю он, в общем-то, равнодушен: мог и отказаться, если нужно было после бани еще общаться с людьми или ставить служебные задачи.

Павший на Романова выбор объяснялся прежде всего его деловыми качествами. Еще со времени нашей совместной учебы в Академии Генерального штаба мне импонировала его манера аккуратного и точного исполнителя приказов. За Романовым ничего не нужно было переделывать. Как ни пытай его, он помнил каждую деталь любой операции, был чрезвычайно работоспособен и никогда не уходил с рабочего места, пока не убеждался в том, что все отлажено до мелочей.

Конечно, это далеко не все, что требуется для крупного военачальника, но без этого ни один военачальник, ни один полководец просто не состоится. Если Романов проводил боевую операцию, то можно было не сомневаться, что он добьется победного ее завершения при минимальных потерях с нашей стороны. Если он вел переговоры, то не следовало удивляться, что он, например, загодя перечитает всего Чичерина (Видный советский дипломат. — Авт.), чтобы понять основы дипломатического искусства. Говоря о Романове как об аккуратном и точном исполнителе приказов, я имею в виду его врожденную способность доводить все до абсолюта — до последнего заключительного штриха, после которого любая проблема казалась просто исчерпанной.

Те, кто знает Романова близко, всегда отмечают его человеческую деликатность. Он никогда ни на кого не кричал, и в горячке самого тяжелого боя трудно было дождаться от него хотя бы одного слова брани или уничижительных эпитетов в отношении подчиненных. Каждую минуту в нем чувствовался хороший и доброжелательный учитель, ведь в самом начале своей офицерской карьеры больше десятка лет Анатолий прослужил курсовым офицером и преподавателем огневой подготовки в Саратовском училище внутренних войск.

За последние годы мы хорошо сработались с Романовым и понимали друг друга почти с полуслова. Касалось ли это вопросов ведения войны или реформы в войсках — я всегда находил в Анатолии самого последовательного своего союзника. Конечно, я помнил и то, что в пору моих сборов в отставку в 1992 году Анатолий по-человечески меня поддержал. Впав тогда в немилость командующего Саввина, я сразу же почувствовал отчуждение со стороны некоторых служивших со мной офицеров. Одни считали меня битой фигурой, другие просто обходили стороной, чтобы не попасть под сквозняки чужой опалы. Но среди тех, в ком нашел я тогда опору — был Анатолий Романов. А его поведение отличала очень ценная в мужском кругу простота и надежность. Он не говорил мне ободряющих слов. Не сочувствовал. Но всякий раз, пожимая ему руку, я понимал, что есть вещи посильнее карьерных раскладов…