Тяжелые звезды

Барсуков, на котором вместе с Крапивиным лежала ответственность за обеспечение президентской безопасности, был буквально потрясен: как же можно называть конкретную дату на людях? Ведь поездка Ельцина перестает быть тайной. В рядах чеченских боевиков есть вполне квалифицированные диверсанты, обладающие боевыми навыками, чтобы сбить, скажем, президентский самолет в воздухе или обстрелять его на земле управляемыми снарядами или из минометов. Все это у чеченцев было, и очевидной казалась опасность, что далеко не все из диверсионных групп мы смогли бы перехватить, если бы командование НВФ знало день прилета президента в Чечню. Михаил Барсуков попытался отговорить Ельцина, но президент оказался непреклонен: «Я сказал, что поеду. Значит — поеду!..»

Новая концепция мирного урегулирования вооруженного конфликта в Чечне, предложенная для обсуждения в марте, полностью отвечала предвыборной задаче Ельцина прекратить боевые действия в Чечне как можно скорее. Как это задумывалось разработчиками (Комиссия В. Черномырдина и группа Э. Паина. — Авт.), во второй декаде марта президент должен был выступить с заявлением о необходимости подписания политического договора. Наши предложения отличались и новизной подходов, и гуманизмом, и готовностью к определенным уступкам. Так, например, предполагалось после формирования «властных структур» ЧР произвести частичный отвод федеральных войск из республики. Те части, которые по договору оставались в Чечне, должны были «вернуться в места постоянной дислокации», то есть в гарнизоны. Вскоре должен был появиться легитимно избранный парламент республики, который бы и принял решение о подписании этого договора. В нем, например, оговаривалось проведение на территории ЧР в конце 1998 — начале 1999 годов плебисцита (всенародного опроса) о том, в какой Чечне собираются жить ее граждане.

Этой концепции активно сопротивлялся Олег Лобов, бывший в то время секретарем Совета безопасности. Сначала план был вовсе отвергнут, сроки затянулись, но, в конце концов, аргументация группы Э. Паина показалась Ельцину более убедительной. 15 марта он прервал прения сторон и отрезал: «30 марта я выступаю с программой мирного урегулирования. 30 марта военные действия заканчиваются!» Категоричным тоном, не терпящим возражений, мне было приказано к этому сроку подготовить и схему передислокации группировки федеральных сил, так, чтобы никаких сомнений не оставалось: мы уходим…

Черномырдин возразил: «Мы чего-то здесь не договариваем… До того, как это произойдет, мы должны были решить вопрос с вооруженными группировками и их руководителями…»

Если перевести эту фразу Виктора Степановича с аппаратного языка на русский, то ее надо было понимать так, что он решительно протестует против того, чтобы мы начали сворачивать активные действия до того, как будут пойманы самые одиозные бандиты и террористы.

«Дудаев, Басаев, Масхадов, Гелаев, Закаев, Радуев», — перечислил я, но президент только отмахнулся и произнес зло, с вызовом: «А почему не разыскиваете? У нас военные на это не способны…»

Президент дал понять: разговор окончен. И переключился на обсуждение своей поездки в Чечню, которая, по его расчетам, должна была состояться в апреле — на мягкой волне мирных инициатив. Хороший предвыборный ход. Во время встречи с президентом обязательно должны быть люди. Не десять человек, не триста, а несколько тысяч. Довольно детально Ельцин принялся обсуждать с Завгаевым, бывшим тогда главой Временной администрации ЧР, места в Грозном, где могло бы состояться его выступление. Обычный зал он отверг. Сказал, что будет выступать на стадионе.

Еще через несколько дней всех нас увлекли за собой совершенно другие события, связанные с предполагаемым разгоном Государственной Думы и коммунистической партии. Поэтому планы повисли в воздухе. Вернулись к ним только в мае, уже после того, как погиб Дудаев и обязанности президента непризнанной Ичкерии принял на себя Зелимхан Яндарбиев.

Смена политических фигур показалась Ельцину подходящим поводом для реанимации прежних замыслов, и он дал команду готовить его встречу с Яндарбиевым.

Она состоялась 27 мая — в Кремле.

Тот документ, который собирался подписать З. Яндарбиев в результате переговоров, был нам известен, и в нем ни словом не говорилось о том, что чеченская делегация подтверждает принципиальное согласие считать Чеченскую Республику субъектом Российской Федерации. Я обратил на это внимание президента, но Ельцин мои слова проигнорировал. Для него это не было важным. Он был запрограммирован на то, чтобы закончить военные действия и поставить в конце бумажного листа жирную точку политика, исчерпавшего интерес к этой проблеме.

Чеченская делегация — в ее составе я помню З. Яндарбиева, М. Удугова, А. Закаева, Х. Ериханова, а также Ширвани Басаева — прибыла в Кремль с десятиминутным опозданием. Президент появился, как всегда, минута в минуту и, оглядевшись по сторонам, возмутился: «Что это такое? Почему они опаздывают?»