Тяжелый круг

Она вышла нимало не удивленная, она словно бы ждала Сашу, думала о нем.

— Вета, я хочу сказать тебе… Ты не думай, я не слабак и не бездарь!

Не удивление — радость увидел Саша в ее словно бы повлажневших глазах.

— Да, да, Вета. В Ростове на ипподроме я разбился так, что никто не верил больше в меня, а я снова скакал, и скакал ничуть не хуже. Я никогда не боялся борьбы, я ни разу в жизни не струсил, я не пропустил ни одной барьерной скачки, не отказался ни от одного стипль-чеза, даже когда под моим седлом были ненадежные лошади. Говорят, что мне не везет. Один неумный человек пошутил, сказал мне: «Ты, Сашок, наверное, в тени родился». Может быть, — да, в тени, а может быть, и нет: кто-то другой на моем месте, вполне возможно, отскакался бы уж навек, а я вот, счастливчик, познакомился с тобой, стою рядом, говорю

с тобой! Нет, нет, не в тени я родился и, Вета, очень прошу тебя: верь в мою звезду!

Если и была в Сашиных словах тогда высокопарность, то лишь самую малость, она понятна и извинительна, во всяком случае, Виолетта не только не осудила ее, но даже и не заметила.

Глава третья

1

Саша и Виолетта выписались из больницы в феврале. Март и апрель они не виделись, потому что Саша был эти месяцы далеко от Пятигорска — в степи, на своем конезаводе. Саша по штатной ведомости — конмальчик, а это, если судить по зарплате, все равно что конюх. Вечерами он занимался в школе, а утром и днем был на конюшне — уборка, кормление, проездка. О предстоящих скачках на открытие летнего спортивного сезона второго мая — ни слова. Саша боялся рассердить отца, а тот хорошо помнил прошлогоднюю историю. Так в молчании, будто все само собой разумеется, и провели всю весну.

В первый день после приезда на конезавод Саша не рискнул сесть на лошадь. Он только ходил по конюшням и всему радовался: тому, как плотно набивает старший конюх Влас — старшой

— рептухи душистым сеном, как скрупулезно точно отмеряет отец лошадям овес, как шумно пьют лошади из каменных чаш налитую им воду — словно бы чай из блюдца дуют. А в полдень в конюшне тихо, будто она пустая. Переступила ногами, зацепив копытом деревянную перегородку, одна лошадь, вторая коротко заржала, задремав или замечтавшись, третья тоненько звякнула кольцом недоуздка — Саша жадно прислушивался, вдыхал сладкий конюшенный запах и испытывал то редкое восторженное состояние, когда человеку хочется крикнуть: «Я счастлив!» Простая вещь — табличка над дверью денника, а Саша каждую читал-перечитывал: это кому-то табличка, а ему каждая рассказывает о былой победе или досадном проигрыше, каждая будит воспоминания, вызывает радость или разочарование, заставляет задуматься о будущем.

— В седло! — Эта команда отца, давно жданная и такая неожиданная, пришлась ударом бича, резким, подстегнувшим.

Едва коснулся Саша спины лошади, ощутил пяткой левой ноги биение ее сердца, так и возликовал: ничто не утрачено за время лежания в больнице, ничто не забыто мускулами ног, рук, спины! И правильно наши далекие предки определяли, здоров ли человек: болен тот, кто не может «на коня всести», а Саша вот может «всести», еще как может — здоров! Но когда выпростал ногу из стремени, спешился, показалась земля зыбкой, по ногам заструилась дрожь.

— Устал, сын?

Не стал скрытничать:

— Ребро за ребро задевает. — Добавил: — Хорошо!

— Ну что же, дай тебе бог здоровья! — пожелал отец тоном совершенно неопределенным.

В апреле начали готовить скакунов к отправке на ипподромы. Саша как-то зашел в денник, подседлывать лошадь, замешкался — стремя оборвалось, а в это время заходят в конюшню двое и продолжают начатый еще на улице разговор.

— Мой тебе совет: не суши мозги, бери в жокеи Байрамку, а Сашка пусть подскакивает. — Это сказал, судя по голосу, начальник конной части завода.

Сашин отец (его узнаешь сразу по шагам — у него есть привычка чуть приостанавливаться, как бы ни спешил, около каждой решетчатой двери лошадиных стойл) ответил не сразу, заглянул прежде в три-четыре денника:

— Всяко я мозговал. Сашка умеет скачку сложить, может быстро принять на дистанции самостоятельное решение, посадка у него идеальная, бесстрашен.

— Чего толковать, — поспешно согласился начальник конной части. — Байрамке до него палкой не докинуть, но ведь это же твой сын, его здоровье тебе дороже, потому я говорю.

— Еще помозгуем.

— Да, время терпит.

Подслушав этот разговор, Саша через несколько дней сказал отцу напрямик:

— Я, папа, без скачек жить не могу, на любых лошадях согласен скакать, лишь бы скакать. А врачи говорят, что сердце у меня крепкое, нервная система хорошая, свертываемость крови отличная.

— А я что? Я — ничего! — ответил отец, и по тону его непонятно было: искренне так считает сам или только Саше уступает. — Через неделю надо быть в Пятигорске.

…Кто знает, что он передумал и на что решился, прежде чем сказать незначительным тоном эту фразу, от которой сердце Саши запрыгало в груди от радости.