Тяжелый круг

— Да, все карты путает, паршивец! Когда он скачет, ни в каком фаворите нельзя быть уверенным, обязательно подстраховку на него надо иметь.

Виолетта чувствовала себя опустошенной и обманутой. Поклялась никогда больше не играть.

Глава шестая

1

Не раз во время скачек можно слышать такие слова восторженно настроенных болельщиков:

— Олега Николаева посади на козу, и он все равно первым к столбу подойдет!

Конечно, это чересчур рискованные, даже безответственные высказывания: на плохой лошади не только Олег, но и Амиров в свои лучшие годы, даже «жокей жокеев», ныне не выступающий Николай Насибов, ничего сделать не смогут, но, слов нет, Олег скачет хорошо. Во всяком случае, его езда производит сильное впечатление. Каждую скачку, даже если он ее и проигрывал, он проводил ярко, талантливо.

В чем талант жокея? Николай Насибов сравнивает его с талантом певца: дескать, отсутствие у жокея чувства скорости на дистанции — все равно что отсутствие голоса у вокалиста. Мало уметь хорошо ездить, быть смелым и хладнокровным. Скачка требует от жокея окрыленности, творческой мысли. В момент скачки все зависит от умения мгновенно ориентироваться и, находясь в стрессовом состоянии, суметь принять единственно верное решение. Тут уж не посоветуешься с тренером, все надо самому решать. И не отложишь решение на потом, не скажешь, что «утро вечера мудренее, кобыла мерина сильнее», — нет, через пять, через семь, пусть десять секунд, но ответ на вопрос должен быть непременно найден. Вот тут как раз и говорят о способности чувствовать относительную скорость скачки, в зависимости от которой и надо распределять силы скакуна.

Сашу Милашевского отец учил ездить сначала с секундомером в руках: велел выдерживать скорость первой пятисотки в тридцать три секунды, второй — тридцать две, третьей — в полминуты ровно. Саша зажимал в руке вместе с поводом хронометр и взглядывал на него, как только доходил до рубежного полосатого столба. Постепенно он научился без секундомера определять скорость скачки с точностью до одной секунды.

Но если бы все к этому одному сводилось! Скорость-то ты, допустим, определил совершенно точно, но та ли это скорость, которая нужна твоей лошади именно в этой скачке и именно в этой компании?

— Когда приходится ехать в пылезащитных очках, — рассказывал Саня Касьянов, — я совершенно теряю понятие о том, верную ли я скорость выдерживаю. Никак не могу решить: то ли пора уж броситься вперед, то ли еще подождать? Очки мешают видеть, что делается сбоку, ведь повернуть голову, — по крайней мере, одну секунду потерять.

Олег славился редкостным умением правильно сложить скачку, знал, в какой именно момент послать лошадь, чтобы у нее хватило сил идти на пределе до финиша, но знал он еще и то, что для выигрыша такого приза, как Дерби, мало иметь фаворитную лошадь и быть хорошим жокеем, надо знать, по возможности, все о своих соперниках, ибо к этой самой главной скачке года каких только неожиданностей и сюрпризов не готовится!

Этот классический приз был основан в Англии в 1779 году покровителем знаменитого Эпсомского ипподрома лордом Дерби, его именем он теперь и называется во всем мире. Правда, очень хотел дать этому призу свое имя еще и сэр Чарльз Бенбурри, непререкаемый авторитет в скаковом деле трех времен. Чтобы никому не обидно было, метнули монетку, и повезло лорду.

В нашей стране главный розыгрыш верховых трехлеток и четырехлетних рысистых лошадей назывался когда-то Всероссийским Дерби, с 1924 года по наши дни — Большим Всесоюзным Призом, а конники между собой именовали и именуют его одним-единственным волнующим и коротким, как выдох, словом — Дерби.

Онькин, когда был жокеем, выигрывал «приз призов» семь раз, больше даже чем премьер-жокей того времени Николай Насибов, но знаменательно не само число побед, а то, что выигрывал он не всегда на самых сильных лошадях. Один из его финишей стал прямо-таки притчей во языцех.

Было это в Москве. Несколько дней шел обложной дождь, и дорожка раскисла так, что лошади всем копытом проваливались в грязь. Все карты спутались: кто теперь фаворит, кого бояться, как побеждать, какую тактику избрать — никто ответить не мог. Почти все тренеры и жокеи склонялись к тому, что на столь тяжелом кругу надо облегчить, насколько возможно, вес лошади, многие даже и подковы с ног сняли, а Онькин иначе поступил: пришил к копытам своего скакуна тяжеленные железные скобы с шипами сзади. Провернул операцию в глубокой тайне, в два часа ночи кузнец ковал его дербиста, но не для того скрытничал, чтобы никто секретом не воспользовался, а от насмешек оберегался.

И еще приметил Иван Иванович в тот день, что круг разбит больше у бровки, где все обычно норовят держаться, сокращая путь, а поле, дорожка у внешней ленточки то есть, — без единой ископыти. Этим наблюдением уж сознательно не делился.