Тиф

– - Что, черноглазая? Пришла за нашим командиром ходить? Сиди, сиди! дело доброе.

Мариам грустно улыбнулась, сверкнув своими белыми зубами, и осторожно протянула свою узкую, смуглую руку к голове Иловлина. Затем между денщиком и девушкой произошел разговор на непонятных для каждого в отдельности языках, и Самойлов, одобрительно погладив ее по плечу, прибавил: "Смотри, примочку почаще меняй и не спи… А я пойду с горя-веселья выпью; и туда, и сюда… вар бельмес?" {понимаешь? (тюрк.)}

Заключив, таким образом, двумя иноземными словами свою речь, Самойлов вздохнул и спустился вниз. "Ежели, чего боже оборони, барин мой скончается,-- говорил он, крутя цигарку из бумаги,-- так меня сейчас из командирских денщиков в рядовые разжалуют… Вот тебе и коврижка!.."

– - Да-а! -- сказал, зевая, денщик Вьюшина,-- а мы с барином в Рассею едем за провизией…

– - Дураки вы оба, как погляжу я на вас,-- с презрением сказал писарь-поэт.-- На войне находитесь не для того, чтобы в Россию кататься, а чтобы в человеческой крови быть. Нет в вас проку, нет и толку; вам уже начешут холку!

Оставшись одна, Мариам села у изголовья Иловлина и устремила свой загадочный взгляд в его исхудалое лицо, Иловлин тяжело и быстро дышал, разбрасывал иногда в стороны руками и бредил, а Мариам, склонившись к его лицу, продолжала на него смотреть своим глубоким взглядом.

В О * не было доктора, и только дня через два приехал молодой врач из расположенного по соседству казачьего полка.

Первый, кто его встретил, был Вьбшин. Доктор вышел из фургона и, притронувшись к козырьку, рекомендовался: "Доктор Гусенков!" Голос у него звучал как надтреснутая винная бочка, и это сходство казалось еще более поразительным вследствие того, что от Гусенкова даже на морозе пахло спиртом. По странной игре случая, в таком положении находился и Вьюшин.

– - Что, господа, и вас забирать начало? -- сказал доктор,-- а у нас, в казачьем полку, так косит, что мое почтение…

– - Капитан Иловлин у нас болен, так вот мы за вами и послали… Пожалуйте с визитом!

– - И визит сделаем, и больного посмотрим…-- возразил доктор и потом стыдливо шепнул на ухо Вьюшину: -- Спиритус вини водится?

– - Найдем, дяденька! Вчера целое ведро достали… Вот насчет закусу -- швах!

Гусенков повеселел и заметил, что в такое печальное время не до еды.

Затем, войдя в комнату и взглянув на Иловлина, он воскликнул:

– - Хорош! нечего сказать… э-э-э!.. да я этого капитана знаю… Я его перевязывал… перевязывал; позвольте, дай бог память… когда?.. Он куда ранен?

– - В ногу…-- отвечал Вьюшин.

– - Так, так… Именно в ногу… Пониже колена? В икру, не правда ли?

– - Ну, нет! -- И Вьюшин засмеялся: -- Подымайте выше.

– - Так, так… теперь я помню… В наружно-бедренную часть; я ему и повязку накладывал.

Вьюшин отлично помнил, что Гусенков никогда не перевязывал Иловлина, но не хотел его лишать удовольствия соврать лишний раз и промолчал.

Между тем доктор, подойдя к больному, откинул ему одеяло, пощупал пульс, измерил температуру и, отвернув рубашку, подавил в нескольких местах тело.

– - Ну, что у него?

– - Конечно, тиф… typhus exanthematicus {сыпной тиф (лат.).}.

– - Это что за птица такая?

– - Пятнистый тиф.

– - Вроде попугая, значит… А какие еще тифы бывают?..

– - Мало ли какие бывают: бывают -- typhus abdominalis, то есть брюшной, амбулаторная форма, как теперь везде распространена; наконец -- typhus recurrens… {возвратный тиф (лат.).}

– - Так-с… А чем же этот сорт, что у Иловлина, лечить прикажете?

– - Лед на голову кладите и температуру измеряйте… Если жар будет, мозговые явления заметите -- лед; ванны недурно бы… А если пульс упадет, коньяку давайте…

– - Этого льду у нас сколько угодно… Целую арбу на голову положим… Ну, а насчет измерения температуры -- это, я думаю, лишнее… Не все ли равно? Допустим, что у него под мышками яйца сварить можно; температура, значит, высокая… Чем же мы-то тут поможем? Денщика на помощь звать? "Опускай температуру! Морозь его благородие!.." Вот вы нам лучше лекарств каких-нибудь пришлите… Олеум рицини или там ацидум муриатикум и разных этих "умов"; а мы ему и начнем в рот пихать для спасения души. Ведь у вас, чай, в кухмистерской-то вашей этих отрав достаточно?

– - Пустяки вы, сударь мой, говорите… Вы вот лучше мне перехватить что-нибудь дайте! Заеду в ваш лазарет, да и домой спешить надо.

После этого разговора новые знакомые пошли закусывать, и Гусенков только на следующий день уехал в свое селение в фургоне Вьюшина, который направился в Александрополь выполнять предположенную им программу развлечений.