Тихие сказки

И вдруг глазам предстал Огонь, который пронизывал все, но ничего не сжигал. Это был внутренний глубинный огонь. Все, все, что было вокруг — каждый ствол, каждая ветка, каждый листик и каждая иголка светились изнутри, излучали ни с чем не сравнимое сияние. Все горело — и не сгорало.

И какая непредставимая красота была вокруг! Воистину непредставимая. Ибо представить себе это было невозможно. Казалось, все то, что глаза видели раньше, было только намеком на жизнь. Мир был только частично живым, на малую-малую дольку, а сейчас он ожил ВЕСЬ. Огромный самосветящийся простор был самой вечной жизнью — и вечной любовью: такую нежность излучало это сияние! Какие переливы!… Сиренево-розовые, зеленовато-белые — они сплетались друг с другом, перетекали одно в другое, обнимались и растекались на сотни струй. И каждая проходила сквозь сердце…

Том плакал, потому что сердце его в нем не умещалось. Оно переливалось через край слезами. О, кто хоть раз вышел за край себя в эту Огромность, в этот Простор, тот, конечно же, пожертвует собой ради Простора — пожертвует своей малой частичной жизнью ради жизни великой, всецелой.

И тут он вспомнил, как когда-то Она, его любимая, вышла одна, совершенно беззащитная — в ночной морозный лес к волкам. С ней была только Ее серебряная, отливающаяся золотом скрипочка — и больше ничего. Стая голодных волков и Она. В сказке все хорошо кончилось, но могло быть совсем не так. И Она не знала заранее о хорошем конце. Она была готова на жертву, потому что знала То, что стоит жертвы. Знала, что есть что-то гораздо большее, чем Она сама.

А ведь эта Огромность, этот Простор тоже чем-то жертвует для нас — ясно почувствовал Том. — О, всем жертвует. Он ведь ЖИВОЙ. Он куда более живой, чем мы — этот молчащий, горящий, самосветящийся Простор. Но Он молчит, потому что слова Он отдал нам. Он видит, но не глазами, потому что глаза свои Он отдал нам. Он обнимает, но не руками, потому что руки свои Он отдал нам. Он все, чем можно видеть, слышать, обонять и осязать, отдал нам. Он ЕСТЬ БЕЗО ВСЕГО.

И мы должны отдать ему все. Это и есть вечная любовь.

Вот это единственное, что я могу сказать. Ничего другого не придумаешь, сколько ни думай.

Только тот, кто готов на жертву, узнает, что такое вечная любовь. А тот, кто знает, что такое вечная любовь, обязательно готов на жертву.

С этим он и пришел на то самое место, где вчера разговаривал с усатым Советником Правителя.

— Ну что, как ты провел ночь? — спросил его зеленоглазый.

— Как я провел ночь? О, если бы вы знали!

— И ты принес мне ответ?

— Да, конечно, единственный, который только может быть на свете.

— Ну-ну, послушаем…

— Понимаете, мы не какие-то особенные, мы не самые главные. Есть что-то гораздо больше и главнее нас.

— Что?!! — Это раздался голос Правителя, в котором был даже не столько гнев, сколько безграничное удивление. — Больше и главнее нас?!

— Я говорила, я говорила, что Советник наш слишком много им позволяет…

Это сказала Первая леди государства. Не будем уточнять ее другого имени.

— Мои благородные господа — обернулся к ним Советник, — я призываю вас к спокойствию. Наш диалог не кончен. Доверьтесь мне.

— Итак, Том, ты утверждаешь, что есть нечто большее, чем даже ОНИ, — он показал на своих господ.

— Безусловно. Больше, чем все мы. И мы должны быть готовы на жертву ради Этого Огромного.

Правитель и Первая леди о чем-то заспорили с Советником. Но тот, склонившись в низком поклоне, проговорил: «Никаких крайних мер! Никаких эксцессов, Ваши несравненные благородия! В наше время в этих мерах нет ни малейшей нужды. Предоставим ему полную свободу проповедовать.» И, склонившись к уху Правителя, совсем тихо добавил: «Посмотрим, кто его послушает! Хе! Хе! Будьте совершенно спокойны.»

Потом он сказал Тому:

— Ты живешь в свободной стране и говори, что хочешь. Если тебе удастся убедить народ — ты победил и мы заговорим на твоем языке. Ну а если нет, тебе придется заговорить на нашем.

— Хорошо, — ответил Том и повернулся к белому пушистому Медвежонку — своему давнему другу:

— Ты слышал то, что я говорил?

— Слышал, Том.

— Ты понял меня?

— Ну как не понять, Том, но… Выходит, что я должен пожертвовать своей белой пушистой шкуркой ради… Ради чего, Том?

— Мишка, так ты же сказал, что понял?

— Не знаю, Том, не знаю. Ты… какой-то жестокий сегодня.

— Я — жестокий?! Мишка!

— Он совершенно прав — пропела великолепная Пава с огромным синезолотистым хвостом. — Ты считаешь, что есть что-то прекраснее моего оперения?

— О, да! Я видел нечто куда более прекрасное! А кто дал тебе это оперение? Ты хоть раз подумала, что должна Ему что-нибудь дать?

— Не знаю, не знаю. Но скидывать этот наряд и оставаться общипанной курицей я не согласна. О нет, не согласна!

— Том, мне очень жаль тебя. Я тебя понимаю, но я еще не готова на жертву — это сказала маленькая изящная Лань с золотым колокольчиком на шее. — Спроси кого-нибудь еще…