Тихие воды (ЛП)

  Она слышала, что вскоре после этого он женился; женился и развелся и снова женился. Его новая книга стихов получила широкое признание, он читал ее в университете, но она не поехала. Однажды она пролистала книгу, стоявшую на столе в «Уотерстоуне», и тихо улыбнулась стихотворению, которое, скорее всего, думало о ней. Она скучала по тому, как он читал ей по ночам, по своей работе и другим — Хини, Лонгли, Йейтсу — но Эндрю был Эндрю, в основном своим. Она удивляла себя, иногда упуская из виду, как он неожиданно приходил домой после лекции, которая прошла на удивление хорошо или плохо, и тянулся к ней, что бы она ни делала, брал ее, голодную и быструю, прижатую к раковине или растянувшуюся вдоль нее. лестница.

  Джим, странствующий учитель музыки, который в конце концов занял место Эндрю, был слишком чувствительным и вдумчивым, чтобы предложить что-то столь агрессивное и безразличное. А Чарли… ну, Чарли, благослови его, и в лучшие времена был немного нерешительным и осторожным. Немного не хватает такого пыла или воображения. Поэты и полицейские. Ханна улыбнулась: по крайней мере, она чувствовала себя в безопасности.

  Он был там, когда она, наконец, приехала домой, уставшая после борьбы с воскресным вечерним движением на автомагистрали. В духовке стояла запеканка из курицы и вяленой французской колбасы, кипел чайник, готовый приготовить кофе или чай. «Вам было бы так приятно вернуться домой». Билли Холидей играла на стереосистеме в гостиной.

  — Почему бы тебе не позволить мне налить тебе ванну? — сказал Резник. «Расслабься. Тогда мы сможем поесть. Обняв ее, он понятия не имел, почему она плачет.

  — Чарли, почему?

  "Что?"

  — Ты вечно пытаешься меня очистить.

  Не прошло и пятнадцати минут, как хейтер отнес кружки с чаем наверх и сел на край ванны, рассказывая ей о том, что происходит со следствием, о том, чем он теперь полностью занимается.

  «Бедная Джейн, — сказала Ханна, — терпела это так долго, как терпела. Этот ублюдок. Этот ханжеский, всезнайка ублюдок. Если он… если он…

  «Если он это сделал, — сказал Резник, — мы поймаем его за это».

  Она прислонилась боком к его ноге, а он намылил ей спину, ополаскивая ее теплой водой, а затем, когда она выбралась из ванны, помогал ей вытереться полотенцем. Когда он поцеловал ее, она почувствовала, как он начинает твердеть против нее.

  «Чарли, — сказала она, — запеканка…»

  «Разве дело не в запеканках? Они просто сидят и ждут, пока вы не будете готовы».

  Когда она лежала на кровати, на ее спине и по всей длине бедра выступили водяные пузыри. — Все в порядке? он спросил. "Это?"

  Она свернулась клубочком рядом с ним, ее ноги обхватили его, чувствуя, как его сердце бьется сквозь ребра.

  — Почему ты так добр ко мне, Чарли? спросила она.

  Еще позже они сидели, опираясь на подушки, макая хлеб в португальские синие миски и впитывая сок.

  Тридцать четыре

  Грабянски вспомнил, как впервые увидел ее, шагающую между машинами на бульваре Грегори, в пальто с поясом, но расстегнутым, высокую, хорошо сложенную женщину определенного возраста. Теперь, когда он стоял на ступеньках перед Национальной галереей, вглядываясь в толпы, беспорядочно двигавшиеся по Трафальгарской площади, он чувствовал ее предвкушение, словно лед под кожей. Внизу, где он стоял, бездельничали, смеялись и курили студенты, итальянцы, немцы, французы. Многие из них растянулись на траве, которая тянулась вдоль передней части галереи, разделяя ее с бездомными и их картонными убежищами, банками сидра и крысиными мокроносыми собаками, связанными веревкой, — такая же часть туристических достопримечательностей, как и Конногвардейцы на параде.

  Грабянски заставил себя больше не смотреть на часы и проиграл; в любом случае, часы за площадью говорили ему вне всякого сомнения, что она опаздывает почти на час. Конечно, она не приедет, ей нужно было разобраться с какой-то чрезвычайной ситуацией, один из несчастных, с которыми она подружилась, принял передозировку и бросился с моста; может быть, кто-то из остальных, сестра Бонавентура или сестра Маргарита, заболел. А может быть, это просто поезд, поезд опоздал, сильно задержался, сошел с рельсов, изменил маршрут из-за инженерных работ — разве не всегда так бывает в воскресенье, инженерные работы? — он верил, что это было.

  Нет. Она решила против этого, чисто и просто: решила, поразмыслив, что это не здравая идея, вовсе не чистая и не простая. Встречаемся в Национальной галерее в воскресенье, чтобы увидеть Дега. Достаточно невинный. Дал бы еще пять минут, и все. Обойди сам. Вот только это было бы слишком угнетающе. Нет, фильм; он мог пойти и посмотреть фильм, десятки фильмов в пяти минутах ходьбы от того места, где он стоял. Этот медленный толчок удовольствия, погружение во тьму.