«Тихий Дон»: судьба и правда великого романа

«Наши части проходили вперед в полном порядке, ничем не вызывали ропота и возмущения у казаков, которым так много рассказывали и писали <...> о “зверствах” большевиков. Впечатление, следовательно, было самое благоприятное. Казачество успело сродниться с Красной Армией. Когда же наши части прошли, казачество осталось в одиночестве. За организацию взялись политотделы армии, дивизий и бригад <...> В результате развернулась картина ужасающей путаницы и произвола отдельных личностей. Тыл был предоставлен в распоряжение, может быть, очень надежных коммунистов, но совершенно не знающих ни психологии казачества, ни его особенностей. Они его рассматривали как контрреволюционный элемент, опасный сверху донизу. И малейшее недовольство, вызванное теми или другими фактами, подавляли силой оружия, а не силой слова. При таких условиях не могло быть и речи о закреплении тыла.

Наскоро сколоченные волостные и окружные ревкомы функций своих не знали, на казачество смотрели глазами усмирителей. И вот начались реквизиции, конфискации, аресты и т. п. <...> Растерявшееся казачество разводило руками, ахало, удивлялось, возмущалось и, в конце концов, пришло к такому выводу, что “коммуния” — дело неподходящее, ибо коммунисты “дюже” свирепы. А вот Советы, в которых сидят бедняки и правят по-справедливому — вещь хорошая. А потому: “Да здравствуют Советы и долой коммунистов!” Отсюда все и загорелось <...>

Кому это нужно — не секрет: стоит быть только внимательным к тому, что проделывают над казачьим населением, а вместе с ним заодно и над русским народом.

Сшибают лбами казака и крестьянина, казака и рабочего. Боятся, чтобы эти люди не столковались и не примирились, что не в интересах тех, кто наметил адский план уничтожения казачества, план, который теперь так грубо обнаружил свой скелет: им нужно туда-сюда пройти по казачьим областям и под видом усмирения искусственно вызываемых восстаний обезлюдить казачьи области, опролетарить, разорить остатки населения и, поселив потом безземельных, начать строительство “коммунистического рая”.

А я считаю это диким безумием, нелепостью <...>

Если бы рабочие знали эту искусственно создаваемую контрреволюционность, я уверен, они прокляли бы и коммунизм, и коммунистов, и вождей. <...>

Теперь, Владимир Ильич, судите, кто я.

Я не могу дальше мириться с тем насилием, с тем анархо-коммунистическим течением, которое господствует теперь в нашей Республике, с течением, что осудило целый многомиллионный разряд людей — казачество — на истребление. Я не могу согласиться с тенденцией “всё разрушай, да зиждется новое”, с разрушением всего того, что имеет трудовое крестьянство и что нажило оно путем кровавого труда, чтобы на этом разрушении начинать новую жизнь, полную новых опасностей, и которая хороша пока только в теории. Я сторонник того, чтобы, не трогая трудового крестьянства с его бытовым и религиозным укладом жизни, не нарушая его привычек, увлечь его к лучшей и светлой жизни личным примером, показом, а не громкими, трескучими фразами доморощенных коммунистов, на губах которых у большинства еще не обсохло молоко, большинство которых в прошлом представляли общественные подонки, не в силу условий, а в силу преступной своей природы, и большинство которых не может отличить пшеницы от ячменя, хотя с большим апломбом во время митингов поучает крестьянина ведению сельского хозяйства. <...>

Я не хочу сказать, что все трудовое крестьянство отшатнулось от Советской власти. Нет, в ее блага оно еще верит и не хочет возврата власти помещиков и капиталистов, но измученное в напрасных поисках правды и справедливости, блуждая в коммунистических сумерках, оно только обращается к вам, идейным советским работникам: “Не сулите нам журавля в небе, дайте синицу в руки”. <...>

Отражая этим письмом не личный взгляд на создавшееся положение, а взгляд многомиллионного трудового крестьянства и казачества, — счел необходимым одновременно копии этого письма сообщить моим многочисленным верным друзьям.

31 июля 1919 г., г. Саранск.

Искренне уважающий Вас и преданный Вашим идеям комдонкор гражданин казак Усть-Медведицкой станицы [Миронов]»⁴¹.

Я счел возможным достаточно полно привести этот потрясающий документ времени, чтобы показать, во-первых, всю силу и размах тех воистину шекспировских социальных страстей, которые сотрясали Россию в эпоху революции и Гражданской войны, а во-вторых, уяснить суть того мировосприятия, к которому пришел Миронов и которое в ту пору было народным

. Смею думать, что оно-то было и мировосприятием Шолохова.

Награды красного казака Филиппа Миронова в Гражданскую войну: Орден Красного Знамени № 3 и именное оружие