Читаем Тихий друг полностью

— Да. Как он тебе? — Спросил я гордо, тем временем раздеваясь.

— Ты живешь с ним вместе?

Вот ведь любопытная Варвара, подумал я, и еще ему нравится, чтобы дело подкреплялось словом, я без этого тоже не могу обойтись; кстати, не всем это в удовольствие. Обычно во время любовного соития мальчик предпочитает спокойно курить, или прихлебывать из бокала, или слушать какую-нибудь «ужасно прикольную» пластинку с «потрясающими» композициями, но разговоры под запретом…

— Сейчас я все тебе расскажу, милый, — заверил я его. Лежа сверху, я вошел в него как можно медленней и без особой грубости, я не чувствовал к нему ни какого презрения, а скорее, настоящую нежность. Какое милое податливое тельце, какой у него волшебный и все же свежий запах… Если есть такой мальчик, то никаких девочек не нужно… И какая прелестная шевелюра, такая ухоженная и смотрится очень гармонично… Такие мальчика никогда не лысеют, а первые десять-пятнадцать лет и не стареют… Поживем увидим… А дома наверняка все время вытирают пыль и убирают, устраивают постирушки и готовят «просто обалденно»… В саду или на балконе сервируют чай на плетеном столике со скатертью в цветочек, закрепленной зажимами, чтобы ветер не сдул. Этот еще и поет хорошо… Да, придется, конечно, посещать каждое выступление его группы, но разве это-так уж тяжело?.. Интересно, чем он занимается, где работает? Дамским парикмахером? Нет, тогда он непременно сказал бы что-нибудь о парикмахерской по соседству. В том, что он так легко и без оговорок пошел со мной, я его не упрекал и не искал в этом какого-то блядства, наоборот, очень мило с его стороны…

— Тебе больно?

— Нет-нет.

— Ты что-то хотел знать, золотце? — я ненадолго перестал двигаться, чтобы приласкать его и поцеловать.

Я взял фотографию Германа и показал ему. «Лауренс» смотрел на него с восхищением и даже, кажется, возбуждался. Ну, это ему не помешает…

— А ему нравится… все, что ты делаешь?

Нет, в Лауренсе действительно было что-то от извращенного авантюриста, наслаждающегося запретными плодами. Ну да, ничто человеческое…

— Понимаешь, в чем дело, — сказал я, играя его волосами и вновь приостановив любовный процесс. — Мы с сестричкой — «брат и сестра», хотел сказать я, но это было бы изрядной глупостью, — мы близнецы. Мы всегда очень друг друга любили, с самого детства, всегда. И в постели, понимаешь, Лауренс?

Да, он понял, и его это возбудило, потому что он даже сладострастно метнулся своей дырочкой вверх.

— И мы договорились, — продолжил я, — что если у нее появится мальчик, то этот мальчик должен будет любить меня тоже; а если у меня будет друг, то он должен и ее… желать… И он… то есть, мой друг, — подчеркнул я, держа фотографию Германа прямо перед его лицом, — в то же время муж Кристины. Так зовут мою сестру. А он, Герман — его зовут Герман — ее муж, но к тому же он… моя жена…

Лауренс приоткрыл рот от такого сказочного сладострастия и гармонии, умещающихся в одном флаконе и под одной крышей. Я провел пальцем по этим приоткрытым, красивым, полным губам отчасти из нежности, отчасти из любопытства: я хотел знать, пользуется ли он помадой, потому что у меня возникли определенные планы в связи с одним ритуалом…

— Но если ты… с другим мальчиком?.. — снова спросил Лауренс.

Вот упрямец, ему наверняка нужно услышать, что наша возня — тайная и под запретом… Это ему даром не пройдет…

— Я всегда и обо всем рассказываю Герману, — сообщил я, — у нас нет друг от друга секретов. Да, он, конечно, иногда ревнует: он мужчина.

Неожиданно я несколько раз с бешеной силой двинулся во втором ротике Лауренса, чтобы наказать его за вопрос, прозвучавший из первого. Ему не было больно: он только блаженно вздохнул…

— Но если он найдет нас здесь вместе, то не будет злиться на меня, нет, — уверил я. — Ну да, он, может, решит отшлепать тебя… Но я думаю, что он просто сразу же… возьмет тебя…

Я не стал объясняться дальше, потому что боялся, что мой ревизм

выходит далеко за пределы мировосприятия Лауренса. Отшлепал бы «мой» Герман «Лауренса»?.. Или «взял бы его сразу же»?.. Да, Герман положил бы Лауренса животом себе на колени, приспустив с него брючки, и потом… или он просто воткнул бы горящую сигарету «Лауренс», если оставаться ближе к корням, в лисью норочку Лауренса, пока я держал бы половинки его красивой попки широко открытыми?..

Я почувствовал, что оргазм на подходе.

— Целуй его! — задыхаясь, крикнул я. — Давай! Поцелуй его портрет!..

Лауренс повиновался, и чудо свершилось. Из соображений человечности я хотел еще слегка приласкать его мальчишеское достоинство, но в этом не было надобности, ему это было не принципиально… Ему интересно только сзади… Ну, мне же проще…

Он уже почти не интересовал меня больше, но все еще нравился мне, милый мальчик.

Чтобы высвободиться из него, мне пришлось встать на колени, при этом я задел плечом нижнюю полку настенного шкафчика, и оттуда, прямо на спину Лауренса, упало что-то тяжелое. Книга? Нет, синий, в твердом переплете годовой или юбилейный номер «Coiffure»,[12] датированный 196*, изданный Объединением Парикмахеров…

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее