Читаем Тихий друг полностью

— Да, вот здесь я живу, — сказал он очень деловым тоном. — Зайдешь?

Они подошли к двери, но она оказалась закрытой: кто-то захлопнул. Сперман машинально пошарил в карманах. Ну да, точно: ключи остались дома. Он вспотел.

В доме, кроме него, жильцов не было, и единственная надежда была на мастерскую на первом этаже. Хозяин, который за компанию с двумя швеями пытался выжить посреди непонятных, пахнущих пыльным теплом машин, был замечательнейшим парнем, но боялся всего на свете: воров, отчуждения собственности, взлома, незнакомых посетителей, газетчиков, но пуще всего — пожара. Удивительно, подумал Сперман, что при этом он держит дверь приоткрытой, но ведь в каждом человеке кроются противоречия.

Если Сперман позвонит ему, придется выслушать хриплый, крадущий время бессмысленный монолог, но он понимал, что другого выхода нет. Он позвонил в мастерскую, и дверь открылась.

— Иди вперед, — прошептал он мальчику, — на самый верх, пока лестница не кончится.

— Спасибо большое, господин Стапперс, — прокричал Сперман, увидев на лестничной площадке хозяина, рано поседевшего от забот и страхов. — Вот же дурень — забыл ключи. Слава богу, вы дома.

Мальчик шел впереди и проворно дошагал до второго этажа. Сперман следовал за ним, а на сердце у него становилось тяжело — к добру ли задуманное им?

— Этот человек с вами? — поинтересовался господин Стапперс, когда Сперман тоже дошел до второго этажа, а мальчик, судя по шлепающим сандалиям, был уже у квартиры Спермана.

— Да, все в порядке, — ответил Сперман, запинаясь и краснея.

Что за вздор: разве он сам себе не хозяин?

— Я просто так спросил, — извинился господин Стапперс.

Неужели он все понял?

— Чего только не услышишь в наше время.

— Это точно, — поддакнул Сперман, — стоит только газету открыть…

«Да, — подумал он, — и что еще тут скажешь?»

— Хорошо, конечно, быть в курсе событий, — продолжал он, с отвращением слыша собственные слова, — но, знаете, я иногда предпочитаю газет не читать, а то такие сумасшедшие вещи вокруг происходят.

Сперман слышал, как наверху в доме раздавалось тихое ритмичное поскрипывание — мальчик нетерпеливо переступал со ступеньки на ступеньку. Или он выбивал чечетку?

— Я хотел вас кое о чем спросить, — начал господин Стапперс.

О чем? Попросить не приводить больше домой разукрашенных мальчиков?

— Конечно, господин Стапперс, — с готовностью ответил Сперман.

— Когда вы выходите, я имею в виду, уходите из дома, — начал господин Стапперс умоляющим и заклинающим тоном, — вы все выключаете?

— Я никогда об этом не забываю, — отозвался Сперман.

«Мне сильно повезет, — подумал Сперман, — если этот разговор когда-нибудь кончится».

— Уходя, всегда проверяю, выключен ли газ. Если в кухню светит солнце, пламя не всегда заметишь.

— Электрический рефлектор — это так опасно, — дополнил господин Стапперс свою молитву.

— Я всегда все выключаю, — поклялся Сперман, — и проверяю, перекрыт ли основной кран. А если уезжаю на некоторое время, то выключаю все из розеток. В старом доме никогда не угадаешь.

Господин Стапперс, казалось, несколько успокоился: его страх перед всем возможным, перед всем, что могло случиться, не прошел, но ненадолго утих.

— Хорошая погода, не правда ли? — сказал он примирительно.

— Да, удивительно тепло, — признал Сперман. — Почти не нужно топить.

Воспользовавшись паузой, он попрощался и поспешил наверх.


V

Неизвестно, что за странные звуки слышал Сперман: поднявшись на свой этаж, он увидел, что мальчик вовсе не выбивает чечетку, а спокойно ждет у двери, прислонившись плечом к стене. Вполне возможно, подумал Сперман, что он перенял эту позу из фильма про праздношатающуюся молодежь. Даже если мальчик и не стремился произвести впечатление, все равно эта поза ему великолепно подходила. Безотрадный дневной свет, падающий сквозь стеклянный купол над лестничной площадкой, придавал картине зловещую роскошь. Нет, убедился Сперман: мальчишка задумал что-то скверное, и ничем хорошим это не кончится. Но не мог же он теперь сказать, что у него возникло плохое предчувствие и что «в общих интересах лучше распрощаться». Страсть и жадность кипели в сердце Спермана, но в игру вмешивалось кое-что еще, хотя это, скорее всего, ничего не изменит. Разве он уже не влюбился в мальчика? Судьба проложила их путь, и возврата не было.

— Мог бы и зайти, — небрежно сказал Сперман. — У меня не заперто.

Он открыл дверь, пропустил мальчика вперед и предложил присесть. И теперь, стоя перед ним, Сперман вдруг почувствовал себя неуверенно и смутился. Обнять мальчика, приласкать? Мальчик спокойно разглядывал комнату: к счастью, здесь было, по мнению Спермана, чисто и убрано.

Сперман подумал о том, каким окажется мальчиков запах, когда они познакомятся ближе. Он знал: если мальчик пахнет прогретым солнцем брезентом, кедром, сеном или кожей, то ласкам Спермана не будет границ, и мальчика, настроенного, скорее всего, на получасовой ни к чему не обязывающий перепих, это просто-напросто отпугнет. Но, может, у него будет совсем другой запах.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее