Тихий городок

— Довольны состоявшимся заочным знакомством, подполковник? Если кто-либо из этих субъектов заслуживает особого внимания, готов ответить на ваши вопросы.

— Спасибо, войсковой старшина, — спокойно сказал Шевчук, — все ваши характеристики были исчерпывающими. Разрешите сделать одно предложение. Я — украинец, вы — кубанец, потомок запорожских казаков, то есть мы с вами почти земляки. Какие-либо служебные отношения нас не связывают. Может, нам лучше обращаться друг к другу по имени-отчеству.

Посетитель, не скрывая своего изумления, посмотрел на Шевчука, усмехнулся, трижды легонько хлопнул в ладоши.

— Браво, Зенон Иванович! Для вас прямо-таки не существует секретов. Принимаю ваше предложение. Называйте меня Яковом Филимоновичем… Хотите, могу тоже продемонстрировать свою проницательность?

— Ничего не имею против.

Войсковой старшина протянул руку к фотографиям, выбрал одну.

— Этот человек является вашим сотрудником или работает на вас. Правда?

Шевчук глянул на фотографию. Да, в умении преподносить сюрпризы войсковой старшина не уступал подполковнику нисколько: с фотографии на Шевчука смотрело лицо капитана Грызлова.

— Почему вы так думаете?

— Его разоблачили вы сами, Зенон Иванович. Из всей русской группы «Вервольфа» вы предъявили мне фотографии всего двух человек: полковника Сухова и Владимира Чумарзина. Откуда у вас фотография Сухова, удивления не вызывает — он слишком заметная фигура. Его фотографию вы могли получить благодаря своим связям в здешней русской колонии или через ваших людей в рядах ОУН и поляков-«лондонцев». Но кто такой Чумарзин? Никому не известный мальчишка, вошедший в состав русской группы несколько дней назад, и вдруг у вас появилась его фотография? Ответ один: фотографию Чумарзина или человека, работающего под его именем, вы показали мне сейчас для того, чтобы узнать, насколько удачно ему удалось внедриться в окружение полковника Сухова. Не так ли?

— У каждого факта может быть несколько объяснений.

— Конечно. Однако, Зенон Иванович, вы так и не ответили на мой вопрос: ваш человек Чумарзин или нет? Спрашиваю об этом не из праздного любопытства. Сухов считает Чумарзина соглядатаем Штольце или Шершня, и поэтому при первой возможности постарается от него избавиться. Что это значит, вам объяснять не требуется. Вполне возможно, приказ ликвидировать Чумарзина будет отдан мне лично или через меня. Согласитесь, что мои и ваши отношения вряд ли выиграют, если я отправлю на тот свет вашего сотрудника. И это вместо того, чтобы в случае опасности спасти его.

— Спасти?

Шевчук оторвал глаза от фотографии Грызлова и встретил холодный, внимательный взгляд войскового старшины.

— Что вас удивило, Зенон Иванович? Моя уверенность, что я снова скажусь рядом с Чумарзиным, то есть в компании полковника Сухова? Конечно, существует и другой способ обезопасить вашего человека: не выпустить меня из этого кабинета. Какой вариант вас больше устраивает: иметь меня как заместителя Сухова возле вашего человека или как арестанта возле себя?

Мысли Шевчука убыстрили бег, как совсем недавно в лесу перед строем боевиков четового Догуры. До разговора о Грызлове он даже не задумывался над тем, нужно ли арестовывать бывшего войскового старшину. Заместитель Сухова, добровольно явившийся в советскую контрразведку и, по сути дела, изъявивший желание сотрудничать с ней, мог принести гораздо больше пользы в логове «Вервольфа», чем в арестантской камере. Но имел ли Шевчук право отпустить его сейчас, когда под угрозу поставлена жизнь капитана? Где гарантия, что войсковой старшина, вернувшись к Сухову, не захочет выслужиться перед ним и не выдаст Грызлова? Не обязательно сегодня или завтра, а в момент, когда это будет для него выгодно? Но разве враг тот, кто по собственной воле пришел к тебе, чтобы предложить свою помощь в твоей работе? Однако если этот человек не враг, то кто он? Друг, единомышленник? Тоже нет…

А кем был для тебя генерал Дубов, когда ты встретился с ним в этом кабинете? А четовой Догура, когда вчера утром шагнул к тебе в лесу с рапортом? Они оба были бывшими врагами, понявшими правоту твоего дела и решившими начать новую жизнь, завоевав право на нее в борьбе с тем, чему вчера служили. Обманулся ли ты в них? Нет. Генерал, открыто признавший прежние заблуждения, расстрелян по приговору своих бывших товарищей. Четовой Догура, честно сражавшийся против своих вчерашних дружков по банде, лежит в госпитале, а восемь его боевиков навсегда остались в низине. Однако можно поверить и не ошибиться в ста человеках, а на сто первом… Ведь ты контрразведчик, подполковник, и твое первейшее оружие — бдительность и осторожность. Но кто скажет, где кончается бдительность и начинается перестраховка, кто объяснит, за какой чертой осторожность перерастает в трусость и желание избежать любого риска? И потом, разве твоё оружие только бдительность и осторожность? А профессиональное чутье, а доверие к человеку?