Тихий гром. Книга третья

Нечаянно взглянув перед собой, Макар так и остался с разинутым ртом. Шагах в десяти от него навстречу шла Катерина Палкина — дочь, стало быть, Прошечкина. Признала она земляка раньше и глядела на него пристально. Взглядом, видать, и оторвала его от глубоких мыслей. Макар даже притормозил чуток, будто проверяя себя — не ошибся ли.

— Катька, пропащая! — вырвалось у него.

Подскочив к ней, протянул руку и уже ласково, даже как-то вкрадчиво поприветствовал:

— Здравствуешь, Катя!

— Здравствуешь, дядь Макар! — ответила она с придыханием и едва слышно, будто призывая и его не делать лишнего шума.

Будь на месте Макара кто-нибудь другой из хуторян или станичников, успела бы Катерина вскочить в первую встретившуюся калитку, потому как предлог зайти в любой дом был у нее неподдельный: спросила бы, нет ли заказов на вязанье. Но уйти от Макара она не могла, иначе, когда же еще подвернется такой случай, чтобы узнать о Васе.

Сойдясь вплотную, они помолчали, не зная, с чего начать разговор. А Макар, оглядевшись, заметил с удивлением, что и мужская гимназия, и городской сад остались позади. Бросив котомку на обочину тротуара, достал кисет и, свертывая цигарку, вперился взглядом куда-то в верх лба, словно пытаясь заглянуть под пуховый платок на голове Катерины.

— Э-э, милая, да кто ж эт тебе волосы-то эдак выбелил? — спросил он и чиркнул спичкой по коробку.

Страдальчески глядя на него, Катерина подхватила котомку и позвала:

— Сойдем с дороги-то, дядь Макар, чтоб не мешаться тута.

Она отошла назад, подвернула к чьим-то воротам и, став к ним спиною, опасливо следила из-за плеча Макара за тротуаром и дорогой — мало ли кто там еще пойдет или поедет! Макар понял этот маневр — полы шубенки своей распахнул, воротник поднял, чтоб не признать его сзади, приблизился к Катерине.

— Дык из-под воды ты вынырнула аль из-под земли? — спросил он.

— Из облака выпала я, дядь Макар. Там и волосы снежком побелила.

— Ну, а все ж таки, где ты была-то, где жила столь время?

— Тута вот и жила, в городу…

— Ей-бо?

— Да чего ж бы мне врать-то, коль не укрылась я от тебя? Отсель и Васю на войну проводила…

— М-мм, — о многом враз догадался Макар. — Вот отчего, стало быть, удрал он в ентот раз прямо в ночь. И провожать, никому не велел.

— Вы уж на его не серчайте, — вступилась за Василия Катерина. — Только нам та ночка на двоих и досталась… На станцию-то не ходила я его провожать: полхутора тут наших было на проводах, да и из станицы, небось, не меньше.

— Пишет он тебе аль как? — с надеждой спросил Макар.

— Писал, — прослезилась Катерина, — часто писал, да теперь уж, никак, с полгода ничего нету. А у вас-то слышно чего-нибудь про его?

— Да вот и я туда же с котомочкой топаю, — сказал Макар, будто не слыша вопроса и стараясь хоть на время уклониться от главного, — на станцию пока, ну а там, глядишь, в скорости и с германцем встренуться пофартит. Не видались ведь с им, считай, сроду.

— А тетка Дарья-то где ж? Никто, что ль, тебя не провожает?

— Заворотил я ее от татарских мазарков домой. Чего ей тут до вечера со мной колготиться!

Выглянув из-за плеча Макара на дорогу, Катерина дрогнула, как от грома, побледнела и, ткнувшись лицом в его распахнутую грудь, страстно запричитала:

— Спаси, спаси мине, дядь Макар! Не выдавай!

— Чего ты? — не сразу понял Макар.

— Да все они, все вон едут: и свекор-батюшка, и свекровушка, и Кузька с ими…

Запахнув ее полами полушубка и прижав к себе, Макар из-за поднятого воротника покосился на дорогу и увидел уже проехавшую в дровнях семью Палкиных. Сзади за санями на привязи шел строевой гнедой конь Захара Ивановича. За ним тянулась целая вереница подвод с казаками и бабами станицы Бродовской.

Казаки ехали хмурые, невеселые. Бабы с ними — поникшие и убитые. А на одной подводе, где-то в хвосте обоза, собралось человек пять молодых казаков. Эти зубоскалили и ржали на всю улицу. Увидев у ворот мужика в обнимку с бабой, они смекнули, видимо, что тут прощаются не муж с женой, и понеслось оттуда:

— Гляди, гляди, как он ее жмет! И людей не совестится.

— Худое дело, коли жена надоела! К суседке, видать, прилабунилси.

— А у наших казаков обычай таков, — выкрикнул кто-то постарше, уже издали, — поцеловал куму, да и снасть в суму!

Замыкал обоз Иван Васильевич Смирнов. Он ехал на высоком чалом коне в полной казачьей обмундировке, с шашкой на боку. На выкрики молодых нахмурился, провел рукой по широкой бороде, будто погладив ее, и зычно крякнул, ничего не сказав. Но голоса враз поникли, сгасились, уходя вдаль.

— Проехали, что ль, черти окаянные? — шепотом спросила Катерина, все еще прижимаясь к Макаровой груди и боясь шевельнуться.

— Проехали, — вздохнул Макар, только теперь поняв горькую участь этой женщины: ведь ей и по улице-то ходить опасно.

Катерина отодвинулась от него к воротам и, вытирая слезы, опять спросила:

— Дык про Васю-то чего ж ты ничего не говоришь?

Макар снова в карман за кисетом полез, нахмурился, долго с цигаркой возился и, прикурив, тяжело выговорил:

— Бумага пришла, будто бы пропал он без вести…