Тихий Холм

Он зашёлся в кашле, изо рта вытекла струйка крови. Винсент замолчал и закрыл глаза полностью, плотно сжимая губы. Но кровь всё шла и шла, наполняя рот…

Хизер протянула ладонь вперёд, давая свободу силе Печати. Давай, действуй! Она так хотела этого, что ей показалось, будто диск действительно засверкал на ладони всеми цветами радуги. Но это был только обман зрения от отражений свеч. Диск лежал в руке мёртвым бесполезным грузом. Клаудия уже оправилась от неожиданности:

– Ой, да это же просто какой-то мусор, и всё. Что, по-твоему, можно им сделать?.. Мой отец всегда верил во всякую чушь, хоть и считал себя главным верующим. Ты набрался своих нелепых предрассудков от него, не так ли, Винсент? Думал, что этим можно убить Бога?

Винсент вновь поднял веки и потрясённо уставился на Клаудию. Остекленевшие от боли зелёные глаза извергали бессильную ярость и недоумение. Он выплюнул вместе с брызгами крови последнее слово:

– Что?!

Не может быть, это ошибка, какого чёрта, так было написано в той книге, Печать…

Клаудия присела около него на корточки. Теперь он видел её ненавистное лицо, которое белело прямо над ним. И он ничего не мог делать, не мог даже пошевелить пальцами. Контуры лица расползались в нечёткое пятно.

– Ты жалок, Винсент, – Клаудия схватилась за рукоятку ножа обеими руками и подняла высоко над собой. Но Винсент этого не видел. Он не мог отвести взгляда с её лица. Дыхание участилось – у раненого начиналась агония. И короткий взмах ножа милосердно сократил последние минуты боли.

Вечно жить не получилось…

Когда Винсент затих окончательно, до хруста позвонков запрокинув голову назад, Клаудия тяжело встала с колен. Нож остался торчать из груди бывшего священника культа Тихого Холма. Склонив голову над его бренным телом, она едва слышно прошептала:

– Но Бог любит даже тебя.

Взгляд женщины беспорядочно метался по стенам молельни – от стен к алтарю, от алтаря к потолку. Наконец, он остановился на побледневшей девушке. Та уже едва стояла на ногах, сгибаясь пополам от нарастающей заключительной боли в животе. Глаза, удивлённые и неверящие, смотрели на жрицу. Страх и ненависть. Как раз то, что сейчас нужно. Клаудия мягко улыбнулась ей:

– Теперь, Алесса, больше некуда бежать.

Диск из слоновой кости выскользнул из слабеющих пальцев и со стуком покатился куда-то в угол.

Глава 25

На куполе церкви колокол ударил второй раз, и этот гулкий звук взорвал молельню брызгами крови. Хизер не сдержалась и закричала в голос, когда её глаза залила дымящаяся кровавая пелена, а в ушах зазвенело приближающееся горловое пение. Сотни голосов сливались в один подобно тому, как дождевые капли образуют хлещущий ливень. Хизер узнала, что это за песнь… теперь знала. Древняя молитва во имя воскрешения Бога, в хвалу Его деяниям и во славу Богоматери, подарившей свою жизнь Богу.

Время пришло.

– Нет! – закричала она, протестуя, требуя, умоляя отдать ей ещё немного времени. – Нет…

– Признай это, Алесса, – Клаудию она не видела, хотя та стояла совсем рядом. – Просто признай, и боль исчезнет.

Чужие когтистые пальцы впились в живот изнутри, раздирая внутренние органы, чтобы пробить себе путь наружу. Хизер упала на колени, схватилась за живот и мучительно застонала. В желудке словно бурлил свежезаваренный кипяток, и оттуда он растекался по жилам. Проходи! Это всегда проходило… ну же! Боль не стихала. Существо в животе увеличивалось, раскрывалось, как коронка макового цветка, вбирая в себя её жизненные силы. Хизер качнулась, стоя на коленях, и стала валиться вперёд, на пол. Неимоверным усилием она выбросила окаменевшие руки вперёд и опёрлась ими о пол. Она увидела, что кожа на кисти идёт уродливыми шевелящимися буграми, постепенная приобретая цвет заката в красной пустыне. Из человеческой плоти рука трансформировалась в нечто склизлое и кровавое, то, что произрастало не от мира сего.

– Как долго я ждала! – Клаудия плакала и смеялась одновременно; голос скреб по барабанным перепонкам, вызывая дополнительную боль. – С самого детства я знала, что этот день наступит!

Заткнись! – захотела крикнуть Хизер, но вместо этого утробно кашлянула, как человек, которого вот-вот вырвет. Гортань горела от сухости, превратившись в папиросную бумагу. Она кашлянула ещё раз, с ужасом почувствовав повторное шевеление в животе. Кто-то долбил изнутри отбойным молотком, и ошметки мяса летели во все стороны.

Впадины между пальцами сглаживались, контуры таяли, как шоколад летним днём. И что-то ещё… что-то болталось над тем, что раньше было её рукой, двигалось назад-вперёд, мешая смотреть. Круглый серебристый шарик, висящий на тонкой цепочке. Что это? У нёе никогда…

– Знала, что я увижу этот день – Судный День!