Я убедился. Прихожая превратилась в большую клетку, в центре которой зияла квадратная дыра. Дна видно не было; дыра уходила, казалась, в самый центр земли. Контуры двери на противоположной стене были замазаны какой-то серой массой – цемент или сварка? Я не хотел обходить дыру, чтобы узнать ответ. Дыра пугала меня – вызывала дрожь в коленках. Прав был Ницше, когда сказал: когда ты заглядываешь в бездну, сама бездна тоже заглядывает в тебя. Пустота, появившаяся под решетчатым полом, была совершенно необъяснима… и она притягивала человека к себе, пытаясь загипнотизировать и завлечь в свои смертельные объятия. «Иди сюда, – услышал я её завораживающий шёпот в голове, – иди ко мне…». Я замотал головой, нащупывая за спиной ручку двери. Немедленно уходить… выйти и не возвращаться в эту страшную комнату. Найти какой-нибудь другой выход… Покидая спиной вперёд прихожую, я напоследок заметил в углу, рядом с дырой, сломанное инвалидное кресло. Колесо медленно беззвучно вращалось.
Я плотно закрыл дверь. Была бы при мне карта школы, я бы отметил эту дверь жирным крестом с припиской: «НЕ ВХОДИТЬ».
После ужасной дыры интерьер холла казался даже безопасным. Нужно было искать другой выход из «школы». Ну вот хотя бы через окно… Я выпрямился. Чёрт побери, верно же! Зайти в первый попавшийся класс, разбить окно и уйти из этого жуткого места. Не факт, что за пределами школы лучше, но уж точно не хуже.
Естественно, я выбрал тот коридор из двух, в противоположную от которого сторону ушёл мой «обидчик». Я не имел понятия, что это было за существо, но оно хотело меня убить. Как тот птеродактиль, как та собака. Наверное, благородный киношный мачо с боевым кличем ворвался бы в коридор и ловко всадил бы ему в голову все оставшиеся в обойме патроны (я проверил – их там было два), но я далеко не походил на мачо. Я боялся. Боялся умереть на решетчатом полу под лезвием странного существа в саване, а ещё больше боялся за Шерил – что с ней станет, если папаша скончается именно здесь и именно сейчас?
«Может, с ней уже что-то стало, – подумал я. – Может, она мертва, и все твои потуги найти её лишены смысла».
Господи, ну не надо! Вот почему я не хотел размышлять о своём положении – стоило обратить мысли в эту сторону, и я не мог думать ни о чём, кроме дочери, её хрупкой фигурке, теряющейся в тумане. О том, где она сейчас и что испытывает. Мысли действовали подобно стрихнину, принуждая капитулировать. А сдаваться я не хотел. Ни в коей мере.
Коридор, конечно, тоже претерпел изменения не в лучшую сторону, но я почти не обращал на это внимания, лихорадочно выискивая глазами дверь кабинета географии. Поиски осложнялись тем, что со всех дверей предусмотрительно пропали таблички. Я не помнил, какой по счёту была дверь нужного кабинета, но мне помогла карта, висящая на стене. То есть… раньше там висела карта США с обозначенным на ней Тихим Холмом. Теперь я нашёл на том же месте большой кусок мелованной бумаги, бросающий яркие блики в свете фонаря. Мне очень хотелось верить, что символ, неуклюже выполненный на листе, написан не кровью… Но на ум сразу приходила именно кровь. Круг, внутри него другой круг, внутри него треугольник – как логотип очередной организации по защите прав животных. Краска (кровь?) была совсем свежая, она сочилась вниз густыми каплями, придавая рисунку неаккуратный вид.
Всё-таки краска, сказал я себе, отворачиваясь от листа. И точка. Никаких разговоров.
Сейчас мне нужно будет собраться, чтобы описать то, что произошло в кабинете географии… Из всех ужасов, которые преподнесла мне начальная школа Мидвич, это была одна из худших. Пожалуй, мне стоило бы забыть этот случай, утопить в мусорке сознания, сжечь, в конце концов… но я не могу.
В-общем, всё произошло так. Кабинет был мне знаком, поэтому я собирался действовать быстро. Вошёл в класс, подошёл к окну, немного подождал, наблюдая, не гуляет ли какое чудище под окном, но ничего опасного не увидел. Дождь чуть ослабел, но всё равно хлестал, как из ведра. Я слышал, как капли воды гулко ударяют по крыше и журчат в водосточных трубах. Я взял один из стульев, чтобы разбить стекло окна (вряд ли меня осудят за вандализм, с усмешкой подумал я) и уже начал размахиваться, когда на столе пронзительно зазвонил телефон.
Стул с грохотом упал на пол. Я развернулся и с полуоткрытым ртом уставился на синий телефонный аппарат, скромно примостившийся на учительском столе. Спасённое от разрушения стекло радостно вторило звукам, исторгающимся из телефона. Трель разносилась по классу, нарушая тишину. Телефон звонил настойчиво и надрывно, я бы даже сказал, с каким-то внутренним упоением. Я сделал шаг к столу, и из темноты выплыли ещё два аппарата, стоящие на самом краю стола. Все телефоны были одинаково синими и имели плавные формы без углов. От них не отходил кабель или провод питания. Это были игрушечные телефоны.
«Я сошёл с ума?»