Тихий Холм

Да, это была первая мысль, пришедшая мне в голову. Я на мгновение закрыл глаза, приказывая вздорным галлюцинациям покинуть меня. Но трель преследовала меня, даже когда веки были опущены. Открыв глаза, я увидел пластмассовые игрушки на прежних местах. Ближний ко мне телефон нервно подрагивал каждый раз, когда раздавался звонок. Звонил именно этот аппарат.

Что ж… Если телефон звонит, то нужно его поднять, верно? Я подходил к телефону миллиметр за миллиметром, не отрывая взгляда от зловещих дырок на бутафорском диске. Нужно бы пошевеливаться побыстрее, но в подошвы ботинок словно приделали свинцовую пластину. Телефон звонил и звонил… Наконец я положил вспотевшую ладонь на трубку. Мне казалось, что вот-вот в темноте промелькнёт тень и когтистая лапа схватит меня за запястье с вкрадчивым вопросом: «А ну-ка, милок, что это ты делаешь?». Медленно, очень медленно я сжал трубку в руках и потянул вверх. Она была невесомой, как и подобает быть пластмассе. Но аппарат действительно работал – ещё до того, как поднёс трубку к уху, я услышал в мембране негромкое шипение помех. Как скрежет зубов разъяренной собаки…

– Алло? – сказал я, понимая, что это звучит достаточно глупо.

Шорох, шипение, треск. И ничего. Впрочем, с панической иронией подумал я, чего ещё ожидать от игрушечного телефона. Не его это профиль.

Я мог бы повторить своё «алло», но не хотел. Я желал как можно быстрее вернуть рычаг на место и удалиться восвояси. Пока же кроме помех я ничего не слышал. Может, это новая электронная игрушка такая? Звонит, шумит… и ничего более. Я оглядел телефон, но не обнаружил ни малейшего намёка на «умную» начинку (в те года электронные игрушки были ещё диковинкой).

И вдруг, пробив насквозь весь невозможный шумовой фон, предельно чётко и ясно в трубке раздался голос Шерил:

– Папа…

Тихий, безнадёжный, преисполненный боли… Словно моя девочка раз за разом бессвязно бормотала это слово, лёжа в отравленном забытье. Голос звучал… он был такой… я не думаю, что это был телефон. Мёртвые провода не могли обеспечить такое пронзительно-реальное качество. Я вживую слышал голосок своей дочери, стоя в тёмном кабинете географии, окружённый пёстрыми флагами штатов.

– Папа, помоги…

Я что-то промычал, сжимая трубку так, что она вполне могла с хрустом переломиться в моих пальцах. Я не мог ничего сказать, приободрить Шерил одним-единственным словом. И самое ужасное, что я понимал, как важно сейчас сказать хотя бы что-нибудь, и пытался выдавить из себя слова – но они не шли. Словно из меня изъяли способность к членораздельной речи, превратив в тупое, неспособное выражать свои мысли существо.

– Папа, где ты?

Кристальная ясность голоса пропала; последние слова пробивались уже через нагромождение помех. Но я услышал, что Шерил плачет – всхлип донёсся громко и отчётливо.

– Шерил, – наконец прошептал я, но она уже не могла слышать мои слова. Связь – если это можно было так назвать – оборвалась. Динамик напоследок щелкнул, отрезая меня от дочери.

– ШЕРИЛ! – я заорал в трубку, как резаный. За окном что-то испуганно вспорхнуло и улетело в темноту, но до меня это было последнее дело. Моя пламенная речь запоздала. Трубка опустела, теперь в ней не слышались даже белые помехи. Передо мной лежала обычная двадцатидолларовая пластмассовая игрушка. Синяя краска издевательски ярко отражала свет, ослепляя глаза и разум. Я встряхнул аппарат, грохнув его об стол.

– Пожалуйста… – с мольбой шептал я, впившись ухом в безмолвную мембрану. Хоть одну минуту… Хотя бы секунду… Молчание. Я ничем не смог помочь своей дочери.

Телефон разлетелся на куски, с силой ударившись о доску. На пол посыпались острые обломки пластмассы. Дырявый диск улетел куда-то в угол кабинета. Та же участь настигла и сородичей аппарата – они тоже были виноваты в том, что произошло. Поверхность стола опустела. Наверное, такой же пустой в тот момент была моя душа… Я остро почувствовал, как остался совсем один.

То есть не совсем. Со мной остались три короткие фразы, истекающие страданием, каждая из которых вонзалась в сердце, как заточенная пика.

«Папа…»

«Папа, помоги…»

– Чем я могу помочь? – спросил я, обращаясь к исписанной зелёной доске. – Разве… разве уже не поздно?

Доска не отвечала. Это обнадёживало. Стало быть, ещё не поздно.

«Папа… Где ты?»

– Я найду тебя, Шерил, – боль от сжатых кулаков простреливала до локтей. Я не уверен, что эти слова я произнёс вслух – скорее всего, просто подумал.

С тем я и покинул кабинет. О том, чтобы уйти через окно, теперь не могло быть и речи – Шерил была здесь, в этой странной школе, в каком-то её далёком уголке. Я намеревался перевернуть здание вверх дном, но найти её. И никакие злобные существа, завёрнутые в саван, не имели права мне мешать.

Знак по-прежнему висел на месте карты. Он совершенно расплылся, сползая с бумаги бурыми потёками. Я с ненавистью посмотрел на треугольник, наполовину залитый отвратительной красной жидкостью, сорвал бумагу со стены и кинул на грязный решетчатый пол рисунком вниз.

– Полежи, отдохни…

Холодно улыбнувшись, я удалился от кабинета.