Тихоня для Туза

Тихон усмехнулся мне куда-то в затылок, от этого теплого щекотания разбежались мурашки по телу…

– Стефания беспокоится. Все уши мне прожужжала на эту тему. Куда деваться человеку? Тоже приходится переживать…

– Я все поняла. Беру свои слова обратно, Стеф! – У сестры даже уши загорелись, так завелась. – Размножайтесь! Пусть у вас будет еще трое детей с разницей в девять месяцев! Тогда вам будет некогда страдать о чужих проблемах!

Тихон

Тонкие розовые пальчики обхватили мой мизинец и больше не выпустили. Дочка спит, раскинувшись, как звезда, между мной и матерью.

Убегалась на своем самом первом празднике в жизни, притомилась… Теперь только дрыгает ногами, пинает меня пятками под ребро. Нравятся ей мои косточки – еще с тех пор, как в животе сидела, научилась лягаться и не давать мне сна спокойного.

Не помню, когда уже делал последний вдох: лежу тихо-тихо, пытаюсь расслышать, как она сопит своими маленькими дырочками в носу – не получается. Ее вообще не слышно. Даже на секунду страшно стало: а она точно жива?

Носик наморщился, губки смешно собрались в трубочку… Алиса чихнула, не просыпаясь, и опять затихла. И лягнула меня, чтобы точно не сомневался.

Можно смотреть на нее часами – такое умиление, блаженство и благодать наступает… Густые черные ресницы опахалами вздрагивают над упругими щечками – самая идеальная красота в мире.

– Ты чего не спишь? – Стефания сонно жмурилась и зевала. – Поздно же…

– Тссс… Разбудишь! – Обычно женщин обзывают наседками, но в этом доме все не так: жена гораздо спокойнее относится к ребенку, с ума не сходит, как я.

– Да брось ты! Она умаялась, теперь до утра не раскачаешь. Можешь не охранять.

Она потянулась, выгнулась… Это, наверное, неправильно, когда смотришь на жену и очень сильно хочешь ее. Прямо вот так, при ребенке…

– А мне нравится. Красивая такая, сладкая… – Пошевелил мизинцем, проверяя реакцию: дочка только сильнее пальчики сжала, дернула мою руку к себе. «Мой мизинец! Нечего тут! Все мое!»

– А я скоро опять некрасивая буду… – Стефа нахмурилась. Принялась водить пальцем по пяточкам малышки, задумчиво и как-то грустно. Нисколько не беспокоясь, что своей легчайшей щекоткой может ее растревожить.

Поймал ее за руку, прижал к своей щеке ладошку.

– Это что за настроение? И когда ты некрасивой-то была, чтобы опять стать такою?

– Живот вырастет… Раскабанею… Не смогу ботинки на ноги натянуть…

– Ты беременна? – Не то, чтобы сильно удивился. Помня, как это случилось впервые, можно быть готовым к чему угодно.

– Не знаю. – Она тяжело вздохнула и пожала плечами. – Но вот узнала, что кормление грудью – не панацея. И всякое может быть…

– Ну, тогда родим. Будем растить. Наймем тебе няню в помощь.

– А ты?! – В огромных глазах плескалось беспокойство.

– Что – «я»?

– Опять же терпеть придется. Ждать. Воздерживаться…

– Стеф, ты вроде умная у меня… А иногда – дурочка.

– Ну, вот. Теперь еще и обижаешь!

– Я тебя люблю. Дочку люблю. Второго ребенка тоже любить стану. И третьего, если получится.

Хотелось кричать об этом, в голос, громко и не стесняясь. Но при спящей дочке – нельзя.

– Правда? – Глаза напротив теперь начали увлажняться.

– Эй, ты чего? – Похоже, Милана не ошиблась в своих предположениях. Гормоны у жены разгулялись, и явно же – неспроста.

Вытер ей пальцем слезинки, уже готовые бежать по щекам.

– Не знаю. Растрогалась. Это так…

– Внезапно, да? Удивил тебя, что ли? Раньше не знала о любви такой?

– Засомневалась как-то…

– Обкладывай Алису подушками. Пойдем в другую комнату, доказывать буду.

Как еще убедить жену в искренности, как не самым древним способом?!

– Нет уж. Я лучше с ней поваляюсь еще немного! Ты меня успокоил, можно и отдохнуть.

Устроилась удобнее, подложила ладонь под подушку, дочку ближе к себе притянула – и выключилась.

Вот. Свалилась мне под ноги когда-то, всю жизнь перелопатила, поставила на голову – и дрыхнет себе спокойно!

Кстати, нужно позвонить Пальмовскому. Спасибо ему сказать, за то, что на свадьбу пригласил.

Иначе бы кто-то другой подобрал мою Тихоню под балконом, и все ее чертенята жили бы в чужом омуте. А как бы я тогда жил?! Тихо, спокойно, одиноко. Бессмысленно.

А теперь – вот они. Лежат. Мои смыслы. Самые дорогие и любимые.

И я перестал быть бывшим Тузом. Стал настоящим Туземцевым Тихоном – любимым отцом и мужем.