Тихушник (СИ)

Произошло это давно — я ещё только начинал службу в уголовном розыске. Дежурный попросил меня доехать до одного частного дома и проверить сообщение гражданина. Гражданин, гуляя по улице, услышал детские голоса, доносящиеся из дома. Хотел проверить, но побоялся зайти во двор — там бегала собака. Приехав на место, я открыл калитку — собака, даже не тявкнув, выскочила на улицу и убежала. Мне это показалось странным, — но в мозг собаки не заглянешь, может, друга искать побежала… А через секунду стало понятно, почему

. В окне виднелась девочка лет семи. Она стучала по стеклу и ревела, зовя на помощь. Окна были зарешечены, как в тюрьме, металлическими решётками. Я из-за двойных рам на окнах еле разобрал, что она пыталась сказать: «Дяденька, откройте нам дверь, мы три дня ничего не ели, родители ушли и забыли про нас!». Кого «нас»? Значит, ещё кто-то есть в доме — может, пожилой человек, инвалид? Медлить было нельзя. Подошёл к входной двери — она была закрыта на простенький навесной замок — и, не думая о последствиях, взломал его, зайдя в дом. Если есть на свете самый захудалый и не чищенный от навоза свинарник, то он по сравнению с этим помещением — дворец! Посмотрел на кухонную посуду — чашки, сковородки, ложки, все немытые ещё с покупки в магазине — и ужаснулся. Разве можно из них кормить детей, да и как можно родителям опуститься до такого низменного состояния?.. На кровати лежал мальчик лет четырёх, обутый в кирзовые сапоги. Холодрыга в доме была — пар изо рта шёл, а он лежит в одних лёгких штанишках, одеяла вообще нет — только ватный матрас старше меня лет на двадцать, а может, и больше. И оба в два голоса наперебой стали просить, чтобы я их покормил «ради Христа». Оказывается, они три дня ничего не ели — только пили воду, да и то на второй день стали её беречь. Девочка сообразила, что они могут надолго остаться одни, и стала воду экономить. Она объяснила отсутствие старших в доме — с родителями, наверно, что-то случилось, и они пока не могут возвратиться домой и покормить детей, но они всё равно их очень любят… Родители уже неделю как пьют бражку, — бывали случаи, что они уходили из дома, но ненадолго, а тут их нет столько времени, и дети беспокоятся за них. Мне врезались в память слова «ради Христа» и их любовь к своим никудышным родителям. Я эти слова на всю жизнь запомнил. Видимо, дети уже разуверились в людях и обратились за помощью к Богу. А есть за, что обижаться. К ним так долго не приходили родители, родственники, соседи, что им не оставалось ничего сделать — только обратиться к нему. А они просили его лишь об одном — покушать… Да в придачу в доме был холод, — ещё удар по детскому организму и психике. И государство их бросило, не заботясь о них: кому они нужны, эта нищета, — только обуза… Ещё я запомнил их глаза, — а они у них были не детскими. Глаза взрослого мудрого человека, прожившего долгую и тяжёлую жизнь.

— Что, было видно недетский взгляд в их глазах? — поинтересовался Олег. Видимо, мой рассказ его чем-то задел.

— Олег, поверь: я таких глаз не видел больше никогда. В них была видна вся их дальнейшая жизнь — от рождения до смерти. Хочешь — верь, хочешь — нет. Эти четыре маленьких детских глаза были, как телеэкраны, на которых мне показали всю их нелёгкую жизнь. И как они в ужасных условиях стали жить в этой халупе со своими алкашами-родителями, когда их принесли из роддома, положа на старый матрас, — ведь детской кроватки у них отродясь не было. И как у пьяной матери сосут молоко из её груди, наполовину разбавленное бражкой. И как, не имея школьной формы, пошли в первый класс в заношенной одежде, стыдясь своего наряда перед богатыми учениками, постоянно думая — смогут ли те с ними дружить? Ведь они не имеют в кармане даже простую конфетку с яблочной начинкой, не говоря уже о шоколадке, которую кушают всего лишь раз в году, и то на Рождество — когда райсобес соизволит их угостить. Ведь дети стоят у них на учёте как малообеспеченная семья.