Тимур. Тамерлан

Тем временем султан Махмуд приблизился со своим войском, имеющим множество боевых слонов, и началась великая битва. Поначалу чагатаи, испуганные видом огромных слонов, начали отступать и чуть было не проиграли сражение. Но храбрость многих лучших витязей Тамерлана спасла их и на сей раз. Один из внуков Тамерлана, Пир-Мухаммед, сын Джехангира, первым зарубил слона насмерть. Видя, что животные сии уязвимы, да к тому же боятся огня, ибо имеют маленькие глазки, чагатаи стали зажигать солому на верблюдах и пускать тех верблюдов против строя слонов. Другой внук Тамерланов, сын Мираншаха Халиль-Султан храбро запрыгнул на одного из слонов, посёк саблей сидящих на слоне воинов индийских и захватил слона. А между тем было Халиль-Султану всего лишь пятнадцать лет при таком бесстрашии. Вскоре перевес в сражении стал на стороне чагатаев. К вечеру всё было решено. Десять тысяч всадников индийских полегло в той битве, двадцать тысяч пеших кметей и сто слонов, а двадцать слонов достались в плен победителям. Дорога на Дели была открыта.

Глава 35

Маленькие островки любви в огромном море вина

— С таким белым лицом ты по-своему хороша, моя чинара! — говорил Мухаммед Аль-Кааги, как бы невзначай подсев к Зумрад и пользуясь тем, что рядом никого не было — самых маленьких внуков, размещавшихся до этого поблизости, атабеки понесли прочь с безумного веселья, превращающегося в разгул. Бигишт-ага и Ропа-Арбар-ага пошли посмотреть поближе на дивные пляски индийских танцовщиц, а Севин-бей делала вид, что ничего не слышит. Барабаны и бубны и впрямь гремели оглушительно, так что можно было, разговаривая вполголоса, сохранить в тайне предмет разговора и не дать никому подслушать. Только вот Мухаммед крепко опьянел, и если ему казалось, что он разговаривает шёпотом, то он здорово ошибался.

— Я никогда ещё не обнимал женщин с лицом из снега. Ты похожа на ясную луну, сияющую среди чёрного небосклона осени.

— Ты с ума сошёл, Мухаммед! Говори тише! — прошипела Зумрад.

— Разве я говорю громко?

— Конечно.

— Зумрад…

— И не называй меня Зумрад. Здесь я — Яугуя-ага.

— Мне не нравится это имя, придуманное им. Для меня ты — моя Зумрад. Моя тонкая чинара, в ветвях которой заблудилась белоликая луна.

— Прекрати сейчас же! Ты пьян.

— Так же, как ты в прошлый раз.

— Поговорим лучше о сегодняшнем курултае. Муж был великолепен. Я даже влюбилась в него, когда он произносил свою зажигательную речь. Жаль, что он уже так немолод.

— Что я слышу, Зумрад!

— Яугуя-ага! Зови меня Яугуя-ага!

— Ты восхищаешься этим чудовищем! Может быть, ты не знаешь, каким издевательствам он подверг меня на свадьбе своего внука Искендера?

— Знаю, он заставил тебя съесть язык азербайджанца Сулейманбека. — И Зумрад, вместо того чтобы посочувствовать своему любовнику, вдруг рассмеялась.

— Ты находишь это остроумным? Может быть, ты и впрямь влюбилась в своего мужа? — вспыхнул Мухаммед, огорчаясь ещё больше.

— Иногда он бывает неподражаемо восхитителен. В его змеином остроумии есть что-то очаровательное.

— Я не верю ушам своим!

— И я не поверила сегодня, когда услышала речь обладателя счастливой звезды. Не могла понять — он ли это вещает. Привыкла к его старческому голосишке, когда он сюсюкает со мной, как с маленькой. А тут… Я услышала глас вечности, карнай судьбы, речь самого махди.

— Глас тьмы, карнай смерти, речь самого Даджжала[164]! Вот что ты услышала! — воскликнул Мухаммед отчаянно.

— Не кричи так, прошу тебя, — сердито стукнула кулачком по мягкому ворсу узакского ковра Зумрад. — И вообще лучше бы тебе не сидеть рядом со мной, а то вон кичик-ханым так и сверлит нас своими чёрными глазами.

— Как же ты могла слышать речь Тамерлана, если вы, жёны, появились уже после всех решений курултая? — спохватился Мухаммед.

— Я тайком расположилась за шатром великого дивана, и противный гаремщик Али Ахмад потом за это отчитал меня. Мерзкий евнух! Евнухи — худшая порода людей.

— Чинара моя! Ты разрываешь мне сердце! Ты что, вправду влюбилась в Тамерлана и разлюбила меня?

— Не то чтобы влюбилась… Он очаровал меня. Так и стоит в ушах его дивный повелительный голос…

— Всё понятно! — воскликнул Мухаммед в отчаянии, вскочил и собрался уходить, но услышал за спиной нежный голос своей возлюбленной:

— Люблю!

Он оглянулся. Её белое лицо улыбалось ему, глаза светились любовью.

— Любишь? Зачем же мучаешь?

— Разве плохо немножко помучить? Ступай же! Тукель опять смотрит. Так и пялится!

— Повтори ещё раз, что любишь!

— Люблю, люблю, тополь ты мой стройный! Иди!

— Мы дождёмся нашего счастья! — воскликнул Мухаммед и побежал прочь от Яугуя-аги, от своей Зумрад.

Когда он проходил мимо Тукель, она окликнула его. Он оглянулся и вежливо спросил:

— Слушаю вас, кичик-ханым.

— Послушай, Мухаммед, присядь на минутку со мной, я хочу спросить о послах эмира Энрике.

— Что именно вас интересует? — спросил Аль-Кааги, присаживаясь.

— Вопрос деликатный. Дилеольт-ага, Сулейманшах, пожалуйста, не слушайте! Наклонись, Мухаммед, я шепну на ухо.

Он наклонился, и она зашептала ему в ухо влажным шёпотом: