Тимур. Тамерлан

Он проснулся, пытаясь предотвратить падение, дёрнулся всем телом в сторону, и мгновенно дикая боль пронзила его правую руку и ногу. Он вскрикнул, приподнялся, опираясь на левую руку, и окончательно пробудился. Хвала Всевышнему, он и на сей раз ещё не умер, а проснулся живым в покоях своего самаркандского дворца. Верный мирза Искендер был тут как тут, и четверо слуг виднелись за его спиной, готовые исполнять любые поручения, вплоть до тех, которые некогда отдавал легендарный Старец Горы Хасан ибн ас-Саббах.

— Во имя Аллаха, милостивого и милосердого! Да снизойдут покой и благость на душу моего государя! — произнёс мирза Искендер. — Глоток айрана?

— Пожалуй… — прокряхтел Тамерлан, потирая ладонью лицо.

Выпив маленькую пиалу холодного весёлого напитка, он почувствовал на душе облегчение, прилёг и опять уснул, приказав непременно разбудить его для совершения субха. Слуги тоже улеглись вздремнуть ещё часок, а мирза Искендер вновь принялся писать исчезающими чернилами свою обвинительную повесть о злом разбойнике царе Тамерлане. Через час он принялся осторожно будить хазрета, тот проснулся с большим неудовольствием и простонал:

— Мне плохо, Искендер… Я заболел… Я умираю…

«Так я и поверил! — подумал мирза, зная за своим государем привычку “умирать” накануне великих походов. — Кстати! — мелькнуло у него в голове. — А об этом-то я ещё не написал!»

Появившемуся вскоре векилю Ибрахиму Тамерлан тоже пожаловался на плохое самочувствие. Тот горестно завздыхал, заохал, но видно было, что этот толстый пройдоха нисколько не верит своему хазрету, а если б Тамерлан и впрямь заболел, жирдяю ни чуточки не было бы его жалко.

Имам дворцовой мечети застал процесс переодевания купола ислама в самом разгаре, а когда муэдзин возгласил свой азан, древо счастья и величия ещё только подпоясывалось кушаком. Но намаз Тамерлан всё же выстоял, после чего его уложили в постель и послали за лекарями. Лекари долго осматривали больного, совещались и постановили, что его недомогание есть лишь результат длительного переутомления и нужно просто дать телу отдохнуть, не перегружать внутренность обильной пищей и напитками. Между зухром и асром Тамерлан почувствовал себя лучше и даже позвал к себе Аллахдада, чтобы сразиться с ним в шахматы. Вторую партию он играл белыми и страшно удивил и напугал Аллахдада тем, что совершал нелепые ошибки, но ещё больше бывалого вояку насторожило, когда Тамерлан принялся вспоминать битву за Дели и сказал:

— А что, если я переброшу ферзя с центра на правый фланг? Помнишь, в битве с султаном Дели ты стоял по центру против Маллухана, а я перебросил тебя с твоей конницей на правый фланг? Это здорово помогло нам тогда выиграть сражение.

— Простите, хазрет, но вы тогда перебросили с центра на правый фланг не меня, а Али-Султана Таваджи, — осторожно поправил больного государя Аллахдад.

— Разве?.. — задумался Тамерлан, почёсывая бороду. — Похоже, ты опять выиграл. Причём играя чёрными. Поздравляю. Третью партию сыграем завтра. Я хвораю, устал. А ты отлично играешь, Аллахдад! Когда мы придём в Китай, мы сыграем с тобой живыми фигурами. Нарядим китайцев в чёрные и белые одежды, и когда какая-нибудь фигура будет побита, её станут умерщвлять по-настоящему. Шахматы заслуживают, чтобы в них фигуры гибли всерьёз.

— А что будет с теми, которые останутся на доске после окончания партии? — спросил Аллахдад.

— Я пока не придумал, — сказал величайший шахматист вселенной. — Может быть, по обращении в мусульманство мы возьмём их к себе на службу… Но только языки им придётся отрезать — я страшно не люблю китайский акцент!

Становясь на послеполуденную молитву, Тамерлан шепнул поддерживающему его Искендеру:

— На сей раз я, кажется, и впрямь разболеваюсь.

После асра он лежал на коврах и некоторое время беседовал с улемом Шемс ад-Дином аль-Асхабом ар-Рассом, славящимся своими обширными познаниями в области преданий о малайках — высших ангелах, наиболее приближённых к Всевышнему Богу.

— Я слышал, что сложилось определённое представление о том, как они должны выглядеть, — говорил Тамерлан слабым, больным голосом. — Это так?

— Да, — отвечал улем, — многочисленные видения праведников составляют целый свод свидетельств о малайках, благодаря чему можно даже представить себе портретное изображение того или иного высшего ангельского существа. Вот, к примеру, ангел, которому назначено быть предвестником кончины мира и наступления Страшного суда. Это существо огромных размеров. Одно только крыло его могло бы полностью накрыть как навесом Самарканд, а крыльев у Исрафила четыре, они кожаные и покрыты серебром и позолотою. Тело у него такое длинное, что если бы он лёг на землю, то, упираясь ногами в Бухарские ворота Самарканда, пальцами рук касался бы Самаркандских ворот Бухары. И всё тело покрывают зубастые рты, усы и бороды грешников, мучающихся в Джаханнаме. И как только новый грешник попадает в зиндан вечных страданий, так на теле Исрафила появляется новый стонущий рот. Когда же на теле его не останется места для этих ртов, тогда и наступит конец света.