Тимур. Тамерлан

Хуссейн, как это за ним водилось, сознательно сгустил краски, он заявил, что Тимур предлагает спасаться бегством (это после такой победы!), а он, неукротимый и бесстрашный Хуссейн, предлагает немедля атаковать логово Ильяс-Ходжи, отрубить его поганую голову и водрузить на колу посреди лагеря, чтобы во время победного пира каждый имел возможность посылать ей проклятия.

Закончив свою речь, Хуссейн воззрился на названого брата, готовясь выслушать шквал возражений и упрёков и ответить шквалом на шквал.

Тимур молчал. По настроению батыров он понял, что возражения не принесут пользы.

Чтобы закрепить свою победу на совете, Хуссейн применил в качестве довеска к своей речи ещё и риторическую фигуру:

   — С нами Аллах, когда мы идём вперёд и истребляем врага повсюду, где он нам встречается.

Тимур вздохнул:

   — Аллах с нами, когда мы слушаем голос разума, а не носимся по земле, покорные только порывам своего настроения.

   — Вот, — закричал Хуссейн, — вот, я же говорил! Ты предлагаешь нам бежать в тот момент, когда мы начали одерживать победы!

Высвободив из рукава левую руку, Тимур степенно погладил бороду.

   — Не бежать, а спокойно вернуться и заняться укреплением Самарканда. Ильяс-Ходжа и до этого столкновения боялся нас, теперь он тем более не посмеет сунуться в глубь Мавераннахра. Он уйдёт. И мы соберём половину дани с его данников.

   — Почему половину? — удивился Курбан Дарваза.

   — Чтобы они подчинились нам без сопротивления и даже с радостью, — улыбнулся Масуд-бек. — В их глазах мы будем и более сильными, чем чагатаи, и более справедливыми.

Тимур с интересом посмотрел на племянника Хуссейна: очень сообразительный. Очень.

Несмотря на всю разумность этих доводов, восторжествовала точка зрения Хуссейна. Слишком трудно воину-победителю в преддверии полной, почти гарантированной победы перестроиться на размышления о таких мелочных предметах, как определение доли дани, которую в каком-то неопределённом будущем можно будет получить с не вполне представляемых данников.

   — Хорошо, — сказал Тимур, удостоверившись, что никто, кроме него, всерьёз не помышляет об отходе на надёжные позиции, что все рвутся в бой. — Хорошо, пусть будет по-вашему, но, Аллах свидетель, я предупреждал вас.

   — Ты зря грустишь, брат, — улыбаясь одновременно радостно и великодушно, шумел Хуссейн, — ты только представь, как великолепна будет наша победа!

   — Я представляю себе, как ужасно может быть наше поражение.

   — Откуда, откуда у тебя такие мрачные мысли?

   — Вспомни Сеистан.

   — Не хочу! Не буду! Я давно забыл его. Совсем. И тебе советую сделать то же самое. Воистину советую, брат.

Медленно приподнявшись без помощи телохранителей, Тимур, очень заметно хромая, направился к выходу из шатра.

   — Спасибо за хороший совет, брат.

Уже через два дня две армии стояли одна против другой.

Ильяс-Ходжа вывел своих людей из лагеря и расположил на пологом склоне. Его позиция была очень удобна и для атаки, и для обороны. С первым чагатайский полководец не спешил, а ко второму был полностью готов.

В тысяче шагов расположилось широкой дугой войско эмиров. Оно стояло на выжженной, потрескавшейся шкуре глинистого такыра. Стояла страшная духота.

   — Чего ты ждёшь? — спросил Тимур у Хуссейна. Само собой получилось так, что, взяв на себя всю ответственность за продолжение похода, Хуссейн приобрёл и верховное руководство. И теперь он мог единовластно распоряжаться не только отрядами Кунгара и Келиба, но и тысячами Курбана Дарвазы, Мансура и Байсункара.

   — Ты же знаешь, — недовольно дёрнув ноздрей, ответил брат брату.

Тимур действительно знал, что с минуты на минуту должен подойти отряд кокандского хана, вдруг в решающий момент перекинувшегося на сторону эмиров. Полторы тысячи сабель — утверждал посланец. Присоединиться к их войску хан должен был ещё вчера вечером. Задержка раздражала Хуссейна, как раздражала бы, наверное, любого другого человека. Полководец тоже человек. Хотя полторы тысячи кокандских сабель выглядели подарком, свалившимся с неба, Хуссейн уже включил их в свои порядки, как будто имел их в своём строю всегда. Шахматист, которому пообещали, что позволят играть партию двумя ферзями, расстраивается, когда узнает, что играть придётся всё же по правилам.

   — И всё-таки на твоём месте я бы отдал приказ атаковать, — сказал Тимур, разглядывая из-под здоровой ладони горизонт.

   — Куда ты смотришь? — усмехнувшись, поинтересовался брат, — Ты, наверно, забыл, где находятся чагатаи.

   — Мне кажется, я увидел кое-что поинтереснее.

Хуссейн встрепенулся:

   — Кокандцы?

   — Н-нет.

   — А что же?

   — Посмотри сам.

Хуссейн тоже приложил руку к глазам:

   — Ну, небо как небо. Только серое.

   — Сизое. Это туча.

   — Туча чего, Тимур?

   — Обычная грозовая туча.

Хуссейн задохнулся от смеха и ткнул концом плётки себе под ноги:

   — Посмотри сюда! — Под копытами коня лежала витиевато растрескавшаяся земля, многие дни не видевшая дождей. — Откуда здесь гроза в это время?

   — Всякое бывает...

Хуссейн отмахнулся, подозвал к себе Келиба и Курбана Дарвазу, которые должны были возглавить во время атаки соответственно левый и правый фланги, и велел им ехать к месту и ждать сигнала.