Тёмное время

«Эх, и чего это мимо меня все сведенья по механизации металлообработки прошли?! – с досадой думал Андрей. – Ведь своими глазами видел в музее простейший станок Нартова, механика и токаря императора российского Петра I. Помнится только, что был он токарно-копировальный и винторезный, с механическим суппортом – узлом для крепления и перемещения удерживаемого им инструмента. Были там в этом узле и резцедержатель, и салазки для создания направления движения инструмента, и даже набор сменных зубчатых колес. Все видел своими глазами, а экскурсовод еще и подробно про него рассказывал. Вот знал бы, так вызубрил бы наизусть! Придется теперь по крупицам из уголков сознания все это выковыривать, а потом ручками на практике в саму реальность воплощать! Но это позже, пока же и эта простейшая механизация – за счастье. Вон как у Кузьмича глаза радостью светятся. Конечно, недавно его завод на выпуск аж восьми самострелов в неделю вышел. Нешуточный скачок. А помимо них ведь еще и другое оружие делается, да и гражданские металлические изделия в виде тех же инструментов, приспособ и всего прочего».

– Ладно, занимайся, Кузьмич. Меня там бумажники заждались, вчера еще обещал к ним заглянуть. – Андрей попрощался с механиком и направился в другой конец усадьбы.

* * *

Уже около года в поместье была открыта мануфактура, выпускающая листовую бумагу. Первое время выходила она очень грубая, шероховатая, серая и с частыми вкраплениями волокон по всему листу. Но с каждой новой, выработанной мастерами партией получалась она все лучше и лучше, а они потом нашли даже способ выбеливать ее и шлифовать. И самое главное – это была бумага, а не дорогостоящий и трудоемкий в производстве пергамент. Ведь на одну только книгу из него уходили шкуры от целого стада скота! Совсем недавно, буквально прошлой осенью, торговым агентом Путяты в далеком южном Самарканде был выкуплен за золото местный способ ее изготовления, и теперь поместные мастера пытались совместить все имеющиеся у них секреты в этом довольно новом для всех деле.

– Ну что, Чеслав, получается у вас новая бумага, или же бесполезные все те знания, что мы из дальнего Самарканда у тамошних мастеров выкупили? – поинтересовался Сотник у дородного рыжеватого старшего мастера.

– Вона ее под прессом, сколько уже там лежит, Иванович, – густым басом прогудел мастер и показал на плотные, переложенные материей толстые стопки, над которыми стояли в виде гнета плоские куски гранита. – Пойдем, Андрей Иванович, я тебе все подсохшее в твои руки подам, вот сам ты самолично увидишь, чего у нас там получилось, да еще и руками пощупаешь.

Андрей держал в руках белые, плотные и гладкие листы и радовался: ну вот, теперь у них и есть такая бумага, которая лишь совсем немного по своему качеству уступит той, что выпускалась в его мире в восемнадцатом и даже, пожалуй, в девятнадцатом веках.

– У самаркандских мастеров в дело шла лишь кора от шелковицы, ну а мы тут свое, обычное, липовое лыко за основу взяли, – пояснял мастер. – Варили его в чанах целых полдня, пока там волокна не начали легко отделяться друг от друга. Опосля это проваренное лыко толкли в ступе и только после того всю массу замачивали в крепком солевом рассоле для отбеливания. А потом уже промывали ее проточной водой. В ту отбеленную кашицу мы залили живичной влаги с канифолью от хвойной и березовой перегонки, что дали нам смолокуры и углежоги. Это, Иванович, нужно, чтобы наша бумага крепкой была. Дальше мы подсыпали в чаны привезенного от наших глиномесов мела, дабы на выходе наша бумага белоснежною получалась. Все это у нас, опять же, тщательно перемешивалось и снова накладывалось на имеющиеся здесь рамки. Ну а потом укладывалось под пресс с горячим поддувом, – мастер кивнул туда, где уже высилось несколько больших бумажных стоп. – Прессованные листы мы хорошо высушили, а потом взялись за их шлифовку гладким камнем, дабы стереть все те неровности и шероховатости, которые дают наша рамка и не до конца размолотые волокна. Лучше всего здесь работает камень агат, как и было прописано в совете от южных мастеров. С него бумага выходит ровненькая и гладкая, словно бы шелк. Но, впрочем, это неважно, можно и нашим, новгородским камнем ее тоже шлифовать. Агата у нас только два бруса имеется, вот и бережем мы его, словно бы зеницу ока. Ну вот, Андрей Иванович, на выходе у нас и получается такая вот славная бумага. – Чеслав подняв лист вверх, поглядел через него на светильник и зацокал в восхищении языком. – Эх и красота, до сих пор сам не налюбуюсь. И ведь ни в жизни бы не подумал, что у нас вот так славно здесь с ней получится!

– Да, красота! – согласился Андрей, поглаживая гладкий листок. – Чеслав Твердилович, а много ли в месяц вы ее наделать сумеете?

Мастер почесал рыжую бородку и глубокомысленно выдал свой вердикт: