Тирант Белый

Тирант, если и сорвались с языка моего какие-нибудь оскорбительные для тебя слова, прошу тебя, соизволь не держать их на сердце, а все, что я во гневе наговорила, соблаговоли позабыть. Ибо невероятно, но когда мысли подавлены каким-нибудь горем, то гнев отметает жалость, а жалость при этом превозносит гнев. Однако же я, стремясь к справедливости и охваченная жалостью к другим людям, возвращаю обратно свои слова, желая, чтобы не считались они когда-либо произнесенными, и милостиво прошу тебя из уважения ко мне даровать мне прощение.

Увидев, с какой любовью обращается к нему его госпожа, Тирант почувствовал себя самым счастливым человеком на свете, словно он уже добился желаемой победы, и учтивейшим образом обещал Принцессе исполнить все ее приказания. После чего Эстефания сказала:

Поскольку мир восстановлен, должна сообщить, сеньора: я обещала Тиранту, что ежели он исполнит ваши приказания, то вы позволите ему поцеловать волосы вашего высочества.

Весьма буду довольна, — отвечала Принцесса, — когда поцелует он мне глаза и лоб, если только даст честное слово рыцаря не совершать больше ничего над собой.

Тирант охотно пообещал это и принес в том клятву Принцессе, в результате чего великие горести обернулись бурной радостью и всеобщим удовольствием.

Вскоре Принцесса вышла из гостевых палат и в сопровождении Тиранта и Диа- феба направилась в сад. Она приказала Усладе-Моей-Жизни созвать туда всех остальных придворных девиц. Все они быстро собрались, и Заскучавшая Вдова вместе с ними. Став свидетелем всех треволнений, она очень страдала из-за Принцессы, а еще больше — из-за собственной корысти, так что впала в печаль и задумчивость. Немного погодя вышел из покоев Император и, глядя в окно, заметил, что в саду находится Тирант вместе с его дочерью. Император спустился в сад и обратился к Тиранту со следующими словами:

Дорогой Маршал, я уже посылал за вами в ваши покои, но там вас не нашли. А посему я был очень рад, увидев вас здесь.

Сеньор, — ответил Тирант, — я спрашивал о Вашем Величестве, и мне сообщили, что вы спите. И дабы не потревожить ваш сон, я вместе с этими рыцарями пришел сюда потанцевать или еще как-нибудь развлечься.

Плохие и мрачные у нас нынче развлечения! — воскликнул Император. — Следует созвать совет, в коем имеется большая нужда.

И он приказал звонить в колокол, созывающий императорский совет. Когда все его члены собрались, Император приказал пригласить вестника^[311], потребовал прочесть в присутствии всех его верительную грамоту, а затем объявил, что дурную новость должны узнать все, ибо ее все равно не утаишь. После чего приказал он гонцу объяснить суть своего посольства. Тот, поклонившись с большой сдержанностью, произнес следующую речь.

Глава 131

О том, как гонец, прибывший с поля военных действий, изложил Императору суть своего посольства.

Досточтимый сеньор, довожу до сведения Вашего светлейшего Величества, что по просьбе и приказанию главного коннетабля и полководцев должен был прибыть я к вам, дабы сообщить, как в ночь на прошлый четверг подошли четырнадцать тысяч воинов и залегли прямо на землю посреди большого луга и никто их не заметил, ибо из-за обильного половодья трава в этом году очень высокая. Когда же солнце взошло, заметили мы турков, скачущих на лошадях в доспехах и на жеребцах, общим числом примерно тысяча четыреста или около того, которые приблизились к бывшей там реке. Герцог же Македонский^[312], человек спесивый и малосведущий, судя по тому, что он приказывает делать, повелел протрубить сигнал седлать лошадей. Коннетабль и много кто еще, более опытные в военных делах, чем он, возражали и отговаривали его выезжать в устроенную западню; но герцог, что бы ему ни говорили, никого не хотел слушать и поскакал со всеми людьми к реке, приказал всем перебраться на другой берег — как пешим, так и конным. Вода доходила у лошадей до подпруги, и местами некоторым приходилось плыть.

На вражьей стороне берег был таким крутым, что лошади с большим трудом могли на него взобраться. А враги копьями встречали их; и поскольку людям и лошадям трудно было удержаться, они падали в воду, и не могли подняться, и уносились вниз течением реки. А ежели бы герцог поднялся всего на милю выше по течению, то все бы смогли перейти реку, почти не замочив ног.

Затем противники ослабили свой натиск, — чтобы те, кто еще переплывал реку, могли выбраться на берег, — и сделали вид, что отступают к небольшому холму неподалеку. Герцог же бросился их догонять.