Тирмен

– С Петром Леонидовичем плохо, – забыв ответить на приветствие, выдохнул Тимур, бледный и расстроенный. – Типа подозрение на инсульт. В больницу увезли, на «скорой»…

Сперва Данька не понял. Затем не поверил.

– Откуда ты знаешь?

– Мы с Вовиком в тир заглянули, а тут Шамиль… Панику поднял, глотку рвет. Я деду на хату отзвонился, попал на домработницу…

– А где Шамиль? Он мне сказал, что будет ждать.

Нелепый вопрос. Дядю Петю «скорая» везет в больницу, а тебя интересует, куда делся скандальный Шамиль. Да хоть сквозь землю провалился! С опозданием Данька сообразил, что у шустрого «хомячка» Тимура есть домашний телефон старого тирмена, в отличие от самого Даньки. Но обида исчезла, едва успев возникнуть.

Дядя Петя знает, что делает.

– Шамиля я погнал, – отмахнулся Тимур. – Какие ему сегодня стрельбы, блин! Нет, он, в натуре, понятливый, убрался без звука… Данила, инсульт – это хреново. В его-то годы…

С боковой аллейки вынырнул Артур: красивый, чисто выбритый, в костюме, при галстуке. Парковое начальство, с неожиданной злостью подумал Данька, хотя бывший «афганец» никоим образом не мог иметь отношение к инсульту старика. Но раздражение от неудачи на «целевом выезде» и страх за дядю Петю жгли сердце, ища выхода.

– Я в к-курсе, – сказал Артур, трогая Даньку за плечо. – Мне Тимур уже д-доложил. Зох-хри м-м-моро…

Сегодня он сильно заикался, как раньше.

Данька кивнул и сбросил руку «афганца».

– Все в курсе. Всем рассказали, всем доложили. Один я, значит, бедный родственник. Тимур, давай по порядку: что, когда…

Закрытый тир стоял рядом, беззвучный и трагический, будто склеп.

– Даю по порядку…

Из рассказа Тимура стало ясно, что он минут двадцать колебался, прежде чем позвонить дяде Пете. Старик номером домашнего телефона не разбрасывался и пустого трепа не любил. Трубку долго не брали. Тимур уже готов был разорвать соединение, когда услышал дрожащий женский голос: «Кто?.. кто это?..» Домработница, Клавдия Назаровна, оказалась дамой в годах, простой, как правда, воплощением народной мудрости «моя хата с краю». Раньше, если в ее присутствии звонил телефон – в любой из квартир, где Клавдия Назаровна прибиралась, – она никогда не брала трубку. Это представлялось ей поступком отчаянным, можно сказать, верхом неприличия.

Но сегодня она решилась.

Узнав, что звонит друг Петра Леонидовича, домработница разрыдалась. Успокаивать женщин Тимур умел плохо, а посему не скоро выяснилось, что она пришла в обычное время, открыла дверь своим ключом, а он лежит в коридоре, прямо на полу, и человек такой приличный, культурный, так жалко, просто спасу нет, она «скорую» вызвала, а врачи долго не ехали, а потом записали ее фамилию, и теперь небось в милицию затаскают, а она не вертихвостка какая, чтоб с пожилым мужчиной в надежде на квартиру и прописку…

Заверив домработницу, что ей, в натуре, ничего не грозит, Тимур перезвонил кому надо. Узнал, что больной Кондратьев П.Л. с подозрением на инсульт поступил в неотложку. Узнать что-либо еще не удалось. Шамиль убрался, а тут и ты, Данила, типа по аллее идешь.

Все.

– Пожил дед, – дождавшись конца рассказа, подвел итог скучающий Вовик. Он поднял бутылку, словно рюмку на поминках. – Земля ему пухом. Данила, принимай дела. Ты теперь, блин, начальник…

И одним глотком прикончил остатки пива.

Данька смотрел на ухмыляющегося амбала и видел лес. Белый-белый, как если бы подступившая к горлу ярость выбелила стволы, листья, землю до крахмального хруста. Дядя Петя в больнице, он жив, а этот слон его заживо хоронит?! Снежный лес качался, надвигаясь со всех сторон, вскипая халатами врачей, в руках не было оружия, да оно и не требовалось, потому что сам тирмен – оружие не хуже любого другого…

Ненависть к Вовику казалась осязаемой, словно пистолет.

Белые деревья, белые листья-снимки, белое бешенство…

За спиной амбала Тимур вынул из-под куртки 10-миллиметровый «Z-10 Auto». Ствол поднялся, помедлил и ткнулся Вовику в бритый затылок. А напротив стоял Артур, отставной сержант, пригретый дядей Петей, комкая в кулаке дорогой галстук, и подступающее безумие «афганца» способно было опередить пулю Тимура.

Страшным усилием воли Данька смял лес, будто лист бумаги.

– Все, парни. Я сказал: все!

Странное дело: они послушались. Артур сорвал галстук и забросил в кусты, Тимур убрал оружие. Вовик сглотнул, дернув кадыком, попробовал отхлебнуть из пустой бутылки и долго кашлял.

– Без базара, – наконец сообщил он. – Гнилую предъяву кинул. Каюсь. У нас в райцентре за такое пасть рвали. Тимон, если что, мочи меня в сортире. Спасибо скажу.

Трое взрослых мужчин смотрели на Даньку, тирмена двадцати семи лет от роду, как раньше смотрели на Петра Леонидовича.

Ждали.

И надеялись, хотя причин для надежды не было.

– Я домой, – сказал Данька, чувствуя легкое головокружение. – Домой. Оттуда в больницу. Тимур, я позвоню, если что…

Прежде чем уйти, он подошел к тиру и потрогал замок на двери.

Большой и тяжелый замок.

2

Штык еще падал – трехгранная кованая тень, стрелка на темном циферблате…

– Стой!

…стрелка, каленая стрела – она сорвалась с полудня сразу на четверть третьего…