Титан

— Не нервничай, милый. Все очень просто. Помнишь, несколько лет назад в Германии я сказала тебе, что ненавижу двойной стандарт применительно к семейной жизни? Помнишь, мы договорились, что если мне попадется человек, с которым я хотела бы переспать, я скажу сначала тебе? Ну так вот, я нашла такого человека. Я хочу переспать с Честером Хиллом.

У Ника был такой вид, будто его хватил апоплексический удар.

— Эдвина, не дурачься. Не забывай, что, помимо всего прочего, этот человек на меня работает! Он один из моих вице-президентов, черт возьми!

— Я знаю. Мне кажется, что это делает его в моих глазах еще интереснее.

— Дьявол! Не знаю, что за дурь влезла тебе в голову, но ты можешь забыть об этом. Я категорически запрещаю!

— Да?! Так, значит, те твои слова были просто болтовней? Значит, ты занимаешься любовью с молодыми актрисами — которые тоже, между прочим, на тебя работают, — а мне нельзя разочек переспать с одним из твоих вице-президентов?

— Идиотское сравнение.

— Тебе оно, может, и кажется идиотским. А мне нет.

— Между прочим, я тебе не изменял.

— Так я и поверила.

— А я тебе говорю! Послушай, Эдвина, у тебя могут быть какие угодно представления о семейной жизни, но у всей Америки они такие: жена не должна гулять на стороне!

— Не говори глупостей. Лично я знакома со множеством жен, включая жен наших друзей, которые преспокойно гуляют на стороне. Хочешь имена? Салли Уинстон, которая спит с Пайпингом Роком, с одним теннисистом-профессионалом. Эльвира Несбит, которая — это ж надо! — спит со своим адвокатом. Дороти Данлоп, которая перебрала уже половину мужского населения Палм-бич. Агнес де Вит…

— Да мне плевать на них. Меня интересует наша жизнь. Ты и я. И наши дети.

— Я вовсе не говорю о том, что собираюсь рушить нашу семью. То, что я говорю, не имеет никакого отношения к моей любви к тебе. Это дело принципа. Я считаю, что у меня есть право на временного любовника, если я хочу его иметь. И если ты меня хоть немного уважаешь как человека, а не только как жену, ты должен предоставить мне это право. То самое право, которое я предоставила тебе уже давно. Одному только Богу, наверное, известно, сколько раз я могла крутить хвостом у тебя за спиной! Но я уважаю тебя и не занимаюсь этим. Я хочу заниматься любовью с другим мужчиной с твоего ведома. И одобрения.

— Если все это шутка, то довольно дурацкая.

— Это не шутка. Я серьезна как никогда.

— Ну что ж, мой ответ — нет. Другого не будет. И предупреждаю, Эдвина, если ты будешь строить глазки Честеру, я его уволю. И учти, этим ты не просто испортишь карьеру молодому человеку, но и нанесешь существенный вред нашей обороноспособности, потому что Честер как раз сейчас работает над одним очень важным проектом.

— Даже интересы государства приплел! — перебила его Эдвина. — Но скажи, что тебе важнее: права твоей жены или какое-то паршивое оружие для армии?

— Я бы сказал: какое-то паршивое оружие для армии! Тут и вопроса нет.

— О, хорошо! Значит, мы с тобой во многом расходимся. О Ник, я знала, что все этим кончится! Я знала, что, если только заикнусь об этом, ты так или иначе, но обязательно вывернешься. Ты апеллируешь к национальной обороноспособности? Что ж, оригинально, по крайней мере.

Она отвернулась от него и стала смотреть в окно.

— Ну? — спросил он после паузы. — Что ты собираешься делать?

— Там видно будет.

— Эдвина, я люблю тебя. До сих пор мы так хорошо жили. Ну давай же не будем все это разрушать во имя какого-то там твоего сиюминутного и бредового плана!

— Это не бред. И, как я уже сказала тебе, это не имеет никакого отношения к нашему семейному счастью.

— Ничего себе, не имеет!

Последние слова он произнес негромко. Она знала, что, когда он говорит тихо, это хуже всего. Она вновь повернулась к нему. В глазах у нее блестели слезы.

— Эх ты, Ник, — сказала она. — Меня больше всего раздражает то, что ты отказываешься понять, насколько это все для меня важно!

— Настолько важно, что ты спокойно рискуешь ради этого моей к тебе любовью?

Она молча посмотрела на него, потом вновь отвернулась к окну.

Она не знала ответа на этот вопрос. Не знала и того, насколько далеко ей самой хочется зайти.

За четыре тысячи миль от Коннектикута, в два часа утра канцлер германского рейха Адольф Гитлер, кутаясь в кожаный плащ, поднялся по трапу в трехмоторный «Юнкерс-52», пилотируемый его любимым летчиком Гансом Бауром.

Самолет взлетел с аэродрома в Бад-Годесберге, взял курс на Мюнхен и приземлился в условиях дождя на военном аэродроме в Обервизенфельде. У трапа фюрера встречали несколько нацистов и армейских офицеров. Гитлер находился в сквернейшем расположении духа, он оглядел встречавших и зло бросил:

— Это самый черный день в моей жизни. Но я поеду в Бад-Висзее и свершу правосудие.