«Проживая в Карраре и добывая мрамор столько же для фасада, сколько для гробницы, все еще думая ее закончить, Микеланджело получил письменное извещение о том, что папа Лев прослышал, будто в горах Пьетрасанты, близ Серавеццы, принадлежавших Флоренции, на самой высокой горе, именовавшейся Альтиссимо, были мраморы, не уступавшие каррарским добротностью и красотой; Микеланджело же об этом было уже известно, но ему, видимо, не хотелось этим заниматься, так как он был приятелем маркиза Альбериго (Маласпина. –
В марте 1520 г. в письме папскому секретарю Доменико Буонисеньи Микеланджело изложил перипетии работы над фасадом. «Когда я в тысяча пятьсот шестнадцатом году был в Карраре по своим делам, а именно чтобы переправить в Рим мрамор для гробницы папы Юлия, меня вызвал папа Лев по поводу фасада Сан-Лоренцо, который он собирался сделать во Флоренции. Поэтому я пятого декабря покинул Каррару и отправился в Рим и сделал там для названного фасада рисунок, согласно которому названный папа Лев поручил мне распорядиться о добыче в Карраре мрамора для названного сооружения. После этого, когда я в последний день вышеназванного декабря вернулся из Рима в Каррару, папа Лев послал мне за добычу мрамора для названного сооружения тысячу дукатов через Якопо Сальвиати, и вручил их мне один из его слуг по имени Бентивольо. Получил же я эти деньги примерно восьмого числа следующего месяца, а именно января [1517]; и в этом я выдал расписку. После этого, когда в августе того же года вышеназванный папа попросил у меня модель названного сооружения, я, чтобы ее сделать, вернулся из Каррары во Флоренцию. И я ее сделал из дерева подходящей формы с фигурами из воска и послал ее в Рим. Как только он ее увидел, он меня туда вызвал и заказал мне этот фасад сдельно, как это явствует из находящегося у меня письменного соглашения с Его Святейшеством. И так как мне пришлось, дабы угодить Его Святейшеству, привезти во Флоренцию тот мрамор, который я должен был привезти в Рим для гробницы папы Юлия, а из Флоренции, куда я его привез и после этого обработал, снова привезти его в Рим, он мне обещал освободить меня от всех этих расходов, а именно от таможенных и портовых пошлин, что составляет расход примерно в восемьсот дукатов, хотя письменное соглашение об этом умалчивает.