Тито и товарищи

Несмотря на посредничество Хадсона, прибывшего с этой целью в Верховный штаб Тито, преодолеть раскол стало невозможно. Причины окончательного разрыва заключались не только в идеологических, политических и стратегических расхождениях и в социальном радикализме партизан. Дело было еще и в том, что командир четников знал, что Лондон признаёт его вождем сопротивления, и, не в последнюю очередь, в том устрашающем впечатлении, которое произвели на него немецкие репрессии. 16 сентября 1941 г. по инициативе фюрера генерал Вильгельм Кейтель, командующий вермахта на Балканах, издал указ, согласно которому за каждого убитого немца следовало расстрелять сто «коммунистов», а за каждого раненого – пятьдесят[457]. В ответ на саботажи, организованные партизанами и четниками, немцы провели ряд жестоких актов возмездия, которые достигли апогея в Крагуеваце 21–23 октября. В те дни в этом промышленном центре расстреляли 2300 заложников (такое число приводится в современных немецких источниках), среди которых были также ученики и преподаватели местной гимназии. (Партизаны утверждали, что их было 7 тыс.)

[458]

Эти и другие репрессивные меры повлияли и на общественное мнение сербов, которые стали дистанцироваться от партизан и даже доносить на них жандармам Недича. Увидев, что события развиваются благоприятным для них образом, немцы в середине ноября решили провести так называемое «первое наступление» против отрядов Тито и Михайловича[459]

. В конце месяца силами четырех дивизий они их разбили и прогнали за границы Сербии, в горные районы Санджака, и, поскольку тот был оккупирован итальянцами, условия и для тех, и для других там, несомненно, были легче. «Так восстание в Сербии, – записал позднее Владимир Бакарич, – потерпело тяжелое поражение, и если бы не было Боснии, Хорватии и Словении, ничего бы не вышло»[460]. Но Тито не хотел это признать. Через месяц после того, как он потерял более тысячи человек в Ужице и Златиборе, он послал сообщение в Словению: «Наши войска сохранились, потерь почти не было. <…> Положение в Сербии существенно улучшилось»

[461]. Только через тридцать лет он признал: «Я, можно сказать, едва не погиб на распутье между селами Забучье и Любаня»[462]

.

Общая судьба не примирила обоих соперников, Тито и Михайловича – уже в декабре между ними снова произошло столкновение, и они без передышки продолжали вести братоубийственную войну до конца войны. А в Сербии тем временем настал трудный мир: к концу года из 25 тыс. партизан там, по свидетельству партийного руководителя Благое Нешковича, осталось только 32 человека[463]. Движение в Сербии еще долго не могло восстановиться, в то время как многочисленные четники Михайловича по тайной договоренности «легализовались», т. е. пополнили ряды жандармов Недича. Это дало коммунистам право заклеймить их как предателей. Другого мнения придерживалось югославское правительство в изгнании, оно провозгласило четников «югославской армией», Драже Михайловичу 7 декабря 1941 г. присвоило звание генерала, а 9 января 1942 г. ввело его в свой состав в качестве военного министра. Это означало, что любой югославский подданный, не признающий его верховным командующим «югославской армии на родине», является предателем[464].

* * *