Тито и товарищи

Находясь под впечатлением от этих неприятных выводов, Тито 7 и 8 августа отправился на туристическую экскурсию в недавно освобожденный Рим. О том, насколько он не доверял британцам, свидетельствует уже то, что он отказался лететь туда на предоставленном ему самолете, а поехал на машине, хотя и в сопровождении их вооруженной охраны. При этом нужно добавить, что еще больше, чем британского саботажа, он боялся усташских и четнических эмигрантов и немецких агентов, которых в Риме было множество. Даже в базилику св. Петра он из предосторожности хотел войти в сопровождении двух личных телохранителей, вооруженных автоматами. Поскольку ватиканские служащие, отвечавшие за безопасность, не разрешили это сделать, с ними был заключен компромисс. Телохранители оставили оружие снаружи, а Тито смог осмотреть могилу св. Петра с пистолетом за поясом. Однако напряжение не отпускало: в базилике один священник узнал его и подошел, чтобы показать ее достопримечательности. Его немедленно убрали [761]. Впрочем, в Риме маршала ждала приятная неожиданность: на Колизее его приветствовала крупная надпись «Evviva Tito»

[762]. Но насладиться изысканными блюдами итальянской кухни он не смог. В отеле, где он проживал, Тито отказывался от приготовленных блюд, опасаясь, что его отравят, и главным образом ел сваренные вкрутую яйца[763]

.

Встреча в Неаполе 12 и 13 августа 1944 г. между Черчиллем в свободной летней рубашке и маршалом «в великолепной золотой и голубой» форме, подходящей для русского, а не для южноитальянского климата, была ненамного более плодотворной, чем встречи с Вильсоном и Александером[764].

Британский премьер был полон аристократического сарказма – не только из-за одежды Тито, но и из-за его чрезмерной недоверчивости. Впоследствии он писал в своих воспоминаниях: «Маршал, которого сопровождали два личных телохранителя сурового вида, каждый с автоматом, хотел взять их с собой на случай предательства с нашей стороны. Мы с большим трудом отговорили его от этого и предложили, чтобы взамен он взял их с собой на ужин…»[765] Но Тито, видимо, не заметил его иронии, больше его потрясло то, что Черчилль принял его со слезами на глазах и сказал: «Вы первый человек из порабощенной Европы, которого я встретил», а также его уверения, что он сам хотел бы посетить Югославию, если бы не был для этого слишком стар и слишком толст. И позже, несмотря на скептицизм товарищей, Тито не скрывал удовлетворения и гордости от того, что Черчилль принял его так сердечно [766]

. Хотя он и не чувствовал себя совершенно свободно во время первого выступления в высших кругах мировой политики, но не потерял голову и искусно отстаивал свои интересы. Была заключена принципиальная договоренность военного характера о возможном сотрудничестве в северной Адриатике, причем Черчилль не мог не заметить, что Тито старается избежать его влияния, и это несмотря на все заверения, что он не собирается после войны ввести в Югославии коммунистический режим. Уже то, что он решительно отвергал монархию, вызывало сомнения в искренности этих утверждений. Черчилля беспокоило не только будущее Югославии, но еще больше – развитие событий в дунайско-балканской Европе. Ведь было ясно, что Сталин хочет развязать себе руки в этом регионе и не станет принимать во внимание британские интересы. Поэтому британский премьер открыто сказал Тито, что его правительство будет возражать против создания Балканской конфедерации между Югославией, Болгарией, Албанией и Грецией, о которой уже заходила речь[767]. В отношении Триеста и Истрии Черчилль был категоричен. «Он согласился, что нам принадлежит Истрия, за исключением Триеста. Не сказал, что он будет принадлежать итальянцам. Он сказал мне только, что Триест и Пула нужны им для вторжения в Австрию»[768].

Побег из Виса