Тюфяк

«Я знаю, где вы. Там вы, с вашим любовником, конечно, счастливее, чем были с вашим мужем. Участь ваша решена: я вас не стесняю более, предоставляю вам полную свободу; вы можете оставаться там сегодня, завтра и всю жизнь. Через час я пришлю к вам ваши вещи. Я не хочу вас ни укорять, ни преследовать; может быть, я сам виноват, что осмелился искать вашей руки, и не знаю, по каким причинам, против вашего желания, получил ее».

Написав это письмо, Павел несколько минут сидел на одном месте, потом встал, быстро вошел в комнату матери, которая сделалась его кабинетом, и взглянул на бритвенный ящик… Но в это время что-то стукнуло. Павел вздрогнул, обернулся, и глаза его остановились на иконе божьей матери, перед которой так часто молилась его мать-старуха. Он бросился перед образом на колени. Выражение лица его умилилось, спасительные слезы полились из глаз. Долго, и как бы забыв все, молился Павел, а потом, заметно уже успокоившись, вышел в гостиную, позвал к себе горничную Юлии и велел ей собрать все вещи жены.

Чтобы хоть несколько оправдать совершенно неприличный поступок Юлии, я должен вернуться назад и объяснить нижеследующие обстоятельства.

Мы видели уже, как в последний раз расстался Бахтиаров с Юлией. В продолжение целой недели он не ездил к Бешметевым, но, видимо, беспокоился о здоровье Лизаветы Васильевны, потому что каждый день стороной наведывался о ней. Напрасно Юлия посылала к нему за книгами, писала к нему полные отчаяния записки: Бахтиаров книги присылал, но сам не ехал и приказывал сказать, что он болен и никуда не выезжает. «Я пойду к нему; для его здоровья я решусь на все! Пусть он поймет, как я его люблю, – может быть, он, бедненький, умирает теперь, и я должна забыть все». Приняв такое намерение, Юлия, как и прежде, начала переживать муки ада. Не сознавая почти ясно того, что делает, призвала она кучера, дала ему ни с того ни с сего пять рублей на водку, а часов в шесть вечера, велев заложить лошадь и выехав из дому, приказала везти себя к Бахтиарову. Дорогой, впрочем, она придумала: «Приду, взгляну на него, скажу ему, что я пожертвовала для него всем, чтобы только видеть его, и тотчас же уеду домой».

Между тем как Юлия принимала и исполняла свое намерение, губернский лев, как говорится, проводил этот день глупо. Поутру он встал, от скуки ли, или от чего другого, в дурном расположении духа и часу до двенадцатого хандрил, а потом придумал, для рассеяния, угостить свою особу завтраком на крепкую руку. Вследствие чего призван был повар, который объявил, что у него готовится необыкновенного свойства бифштекс, который и был тотчас же спрошен, и к оному потребованы бутылки две вина. Часу ко второму пополудни все это было употреблено дочиста, а затем, пообедав, насколько достало сил, Бахтиаров под пасмурную погоду заснул и часу в шестом проснулся уже в совершенно дурном состоянии духа и с неимоверною жаждой, которую он и решился утолить холодным шампанским с сельтерскою водой. В это самое время лакей доложил, что приехала какая-то дама. Бахтиаров едва успел запахнуть надетое на нем широкое пальто, как явилась Юлия. Она вошла немного сценически, как входят трагические актрисы в последних актах драм.

– Ты, конечно, не ждал меня, – сказала она, беря франта за руку, – но я пришла, чтоб видеть тебя, – продолжала она, усаживаясь на диван и устремляя на льва отчаянно нежный взор.

Не знаю, что думал Бахтиаров; но только несколько минут он глядел на гостью с довольно странным выражением.

– Неужели ты и теперь сомневаешься в моей любви?

– Юлия! Я вас очень рад видеть, – проговорил, наконец, хозяин, – позвольте, впрочем, я скажу, чтобы никого не принимали.

И вслед за тем, вышед на несколько минут, он вернулся к своей гостье и уселся рядом с нею.

– Право, вы очень милы, – продолжал он, – что решились посетить меня в моей хандре. Долой вашу шляпу и давайте ваши ручки, – они удивительно хороши.

– Я к тебе на минуту; я хотела только тебя видеть, и прощай.

– Вот пустое! Куда вам торопиться-то? Кто может знать, что вы у меня?

– Я сама знаю, какие я глупости делаю, и никогда себе этого не прощу.

– Пустое вы говорите, Юлия! Какие это глупости. Малый! Давай нам скорей шампанское и воду. Выпейте со мною вина, я сегодня в удивительном расположении духа пить вино.

– Но ты ведь болен, друг мой, – может быть, тебе это будет вредно.

– Мне вино никогда не бывает вредно. Мы с вами будем пить вместе.

– Я не могу.

– Вот пустяки. А если я буду просить у вас как жертвы?

– Если требуешь как жертвы – изволь; но только сейчас же поедем ко мне.

– Хорошо.

Вино было подано.

В это самое время подано было также и письмо Павла к Юлии, которая, прочитав его, побледнела и передала Бахтиарову. Тот, в свою очередь, тоже заметно сконфузился.

– От кого же он узнал? – проговорил он после нескольких минут размышления.

– Я не знаю, – отвечала Юлия.

Бахтиаров вошел в залу. Стоявший в лакейской кучер объяснил ему все.

– Он сам здесь был у крыльца, – сказал Бахтиаров, возвратившись к совершенно растерявшейся Юлии.

– Что мне теперь делать? – спросила она.

– Вам надобно ехать.