Тюльпинс хотел еще похвалиться тем, что знает Полночь с младенчества, но вдруг утих. Он даже не ожидал, что новости из родного города доставят ему столько радости. А что матушка? Не сошла ли с ума, не стало ли ей дурно от горя? Тюльпинс подивился, что подумал о матери только второй раз за все это время. Даже когда лихорадка снедала его тело, он вспоминал о детстве, о любимом рояле, о высокой траве. Но не о матери… Опротивевшие всхлипывания ее так ясно всплыли в памяти молодого господина, что он невольно скривился. Может, не стоит ему возвращаться? Раз уж к самому родному человеку он чувствует только отвращение.
– Эй, Красавица, – Кай ткнул острым локтем в пышный живот Тюльпа, – чего скис? Закончилось все, слышишь? Не бойся.
– Да, миленький господин, взбираемся на второй холм. Моя карета знатно по горам ползает, не зря столько двилингов за нее отвалил.
– Мистер Тваль, а вы… вы ведь за мной?..
Но карета остановилась, не дав Тюльпинсу договорить. Дверь отворили снаружи, и внутрь сунулась косматая голова Сатрана.
– А я навстречу вам вышел, как гроза кончилась! Уж думал, не успели ребята!
Сатран отошел от прохода, и Камеж выбрался наружу. Лицо его сразу же засветилось от теплой улыбки.
– Ну, здравствуй, друг! Ох, как ты быстро стареешь! Что говорил я тебе в нашу прошлую встречу, а?! Не старей, друг! Поживи еще, пожалуйста!
– Ну, давай, давай, не при детях. – Сатран по-дружески хлопнул Камежа по плечу и отстранился. Но лицо его лучилось такой же теплой радостью, а улыбка собрала немало морщинок вокруг глаз.
Когда они спускались с третьего холма, Тюльпинс чуть отстал и позвал Кая, мучительно краснея. Парень, удивленный смущенным видом молодого господина, подошел.
– Кай, ты спас мне жизнь. Я этого никогда не забуду, правда. Я… – Тюльпинс протянул пухлую ладонь. – Спасибо. Ты ведь и сам мог погибнуть.
– Не знаю, как у вас, городских, принято, да вот только деревенские друг друга не бросают, так-то! – Кай словно не заметил протянутую руку и вместо рукопожатия крепко обнял Тюльпинса.
На душе у Тюльпа сразу потеплело. Никогда у него не было такого друга, никогда ему прежде не казалось, что хоть кто-то кинется его спасать. Ради денег его матери – пожалуй. Но не ради его самого, ни на что не годящегося увальня. Даже Самсел был слишком слаб и труслив для такого поступка.
После обеда пришла Ниса. Она тащила на себе такие тяжелые мешки, что Тюльпинсу даже стало страшно: уж не сломается ли? Но тонкая девочка не думала о том, что совершает что-то невероятное. Видимо, ей никто не говорил, что дети чего-то не могут, вот и работала она наравне с двумя взрослыми мужчинами.
В мешках Ниса принесла муку. И пока Кай разделывал рыбу, а Тюльпинс пытался подавить приступы тошноты, она напекла хлеба и пирогов. Тюльп замечал, как изредка застывает она, разминая поясницу, как бледнеет ее лицо, когда достает она из печки тяжелый брус хлеба, как трясутся от усталости ее тонкие ручки. И только сейчас осознал он, что Амила – служанка из его дома – немногим старше Нисы. А дел порой ей приходится переделать больше. Что ж, выходит, и Амила так устает? Выходит, не так просто ей живется в господском доме?
Поздно вечером, когда песни Сатрана и Камежа стихли, а очередная буря прошла мимо, Тюльпинс вышел на улицу попрощаться с лесными звездами. Они с каждым часом разгорались ярче и ярче, и в два часа пополуночи нельзя было найти ни кусочка черного неба: все оно искрилось разноцветными блестками.
Тюльп сидел на крыльце долго-долго, запрокинув голову, пока не расслышал возмущенные голоса из дома. Парень осторожно встал и шагнул чуть левее, оказавшись около небольшого окошка.
– Хоть и друзья мы с тобой, Сатран, но не возьму я его… Сколько товара вместо него влезет в карету, а? Ты об этом не думал? Туша жирного кабана и то поменьше будет! Ты мне рыбу готовь, через пару часов уже в путь двинусь.
– Камеж, ну забери ты его… Что мне прикажешь, прибить его, что ли? Он ни на что не годится, Камеж! Он в речке чуть не утоп, пришлось с ним нянькаться. Так уж я надеялся, что сам помрет, да Кай велел за ним ухаживать… Добрый у меня сын, тяжело ему в жизни будет, ох тяжело… Потом дурак этот траву порывался косить, я уж думал, хоть какая польза от него, а он… Коль не ты, и себя б сгубил, да и Кая моего. А что я без Кая? Ничто, сам знаешь… Забери его, Камеж, а? Ну Хранителем непутевым тебя заклинаю! Не справиться мне с этим увальнем, погубит он нас!
Тюльпинс вжался в стену и до боли закусил губу. Но больнее жгло где-то в груди, там, где, матушка говаривала, сидит его большое сердце. Большое… и бесполезное, как он сам. Щеки Тюльпа уж совсем намокли от слез, а они все текли и текли, отмеряя его новый путь. Не благородного господина из города Сорок Восемь, а ни к чему не годного увальня.
Пока в ушах Тюльпа звенело, разговор кончился. Пошатываясь, молодой господин перешел через мостик и забарабанил в дверь Старейшины изо всех сил. Открылась она, как ни странно, сразу.