Тюр

— Ты чувствуешь это? — он поднял голову, изучая её взгляд. — Мы так близки. Так близки, так близки, Марион. Это вызывает во мне желание трахаться, заставляет меня постоянно думать о том, чтобы потрахаться. Как ты и сказала, это сводит меня с ума. Это ощущается как непреодолимая тяга, и даже больше. Это не только секс. Я не знаю, как выразить это словами. Ты понимаешь?

Пока он говорил, её кожа становилась всё теплее и теплее.

Когда он замолк, Марион поймала себя на том, что кивает.

— Да, — просто сказала она.

Подняв к нему лицо, она поцеловала его, лаская его щёку своей.

— Да, — повторила она, шепча ему на ухо.

Она почувствовала, как Тюр задрожал, и схватила его за руку, а пальцы другой её руки запутались в его волосах. Всё это пугало её.

Но это также ощущалось совершенно, пугающе нормальным.

Даже естественным.

Она задавалась вопросом, не поэтому ли это пугало её до чёртиков.

Она подумала о том, что теряет любимых людей, что этот человек тоже исчезнет, и это будет неизбежно, и она стиснула его ещё крепче, не в силах сдержаться.

— Я снова чувствую тебя, — выдохнул Тюр, опускаясь на неё своим весом. — Я чувствую тебя, — он обвил её руками, обнимая железной хваткой. Грубо притянув её к себе, он, казалось, излучал жар, напоминающее пульсирующее тепло камина.

Затем он заговорил с ней, шепча на ухо.

На сей раз он говорил не по-английски, но что-то в его словах успокаивало её.

Марион прильнула лицом к его плечу, позволив ему обнимать себя, и что-то в этом жесте стёрло весь этот инстинктивный, животный ужас.

Она не знала, как долго они оставались в таком положении.

Она лишь знала, что под конец ни за что не выйдет из этой истории прежней.

Что-то в этом осознании заставило её бояться Тюра, бояться происходящего, всё сильнее и сильнее… но в то же время заставило просто отпустить всё.

Слишком поздно.

Это больше не имело никакого значения, потому что уже абсолютно, совершенно слишком поздно.

Глава 19

Пора уходить

Марион медленно просыпалась, осознавая сперва лишь то, что лежит на чём-то одновременно бархатисто-мягком и крайне твёрдом, и ещё что-то невыносимо нежное обвивает голую кожу её спины, боков и плеч.

Она открыла глаза и уставилась на выбеленный потолок.

Она посмотрела налево, откуда исходило тепло. Всего в паре метрах от неё горел камин гостиничного номера, сразу за белым пушистым одеялом, сваленном в кучку на бежевом ковре.

Она смутно помнила огонь… она помнила, что кто-то развёл его.

Она взглянула на длинные окна и поняла, что снаружи ещё темно.

Она посмотрела вниз.

Твёрдой поверхностью под её щекой была грудь Тюра вместе с его бархатисто-нежной кожей. Его глаза были закрыты, и она впервые обратила внимание на его длинные тёмные ресницы. Его голова лежала на бархатной подушке, которую он, должно быть, стащил с дивана.

Потом она моргнула и поняла, на чём ещё она лежала.

Его крылья были расправлены. Эти огромные, чёрно-алые крылья лежали под ней, одно из них уютно обвивало её спину, бёдра и большую часть ног, заменяя огромное одеяло, и было, возможно, самым удобным и теплым одеялом в её жизни. Она прижималась к его боку, её рука лежала на его талии, а его крыло обнимало её, пока он спал.

Сглотнув, Марион поймала себя на том, что рассматривает его, пока он спит, жадно впитывая столько, сколько могла увидеть сквозь перья этого оберегающего крыла.

Он не мог быть настоящим.

Он никак не мог быть настоящим.

Однако она не могла долго поддерживать эту иллюзию.

Даже сейчас, когда Тюр не мог загипнотизировать её своими тёмными глазами, или сбить с толку её собственными эмоциональными реакциями, не говоря уже о том, что она хотела его практически с того момента, как впервые увидела… он выглядел чертовски реальным для неё.

Она поймала себя на том, что ласкает его кожу, обводя пальцами очертания его груди, рёбер, ключиц, его бицепсов и предплечий… его бедренную кость с той стороны, которая не была покрыта одеялом из этих невероятных мягких перьев.

Она почувствовала, как Тюр шевельнулся под её рукой.

Она посмотрела в окно на ночное небо и подумала, всё ещё ли он хочет пойти к её отцу этим утром в предрассветные часы.

Что касается неё, то Марион была бы не против отложить это на другой день.

Может, даже на несколько очень долгих дней.

Когда Тюр заговорил, она дернулась от его бормотания, хотя оно было очень тихим.

— Нет, — сказал он, вздохнув.

Она оглянулась.

Его глаза были открыты. Тюр поднял руку, лаская её лицо, убирая завесу её тёмных волос с того места, где они падали на щёку и линию подбородка, и заправил пряди ей за ухо. Наклонившись, он медленно поцеловал её в губы.

Потом он потянулся, выгнув спину.

Это было невероятно странное ощущение — чувствовать, как его крылья под ней тоже потягиваются, обвивая ещё крепче.

— Нет, — повторил Тюр с некоторым сожалением и даже разочарованием. — Мы должны идти сейчас. Скоро. Я чувствую, что у нас осталось всего два часа темноты.

Марион кивнула.

Она знала, что он прав.

Она начала подниматься, но его крыло обвилось вокруг неё ещё крепче, почти обнимая, и она обнаружила, что снова целует его.