Тютчев и Аксаков в борьбе с цензурою

Как известно, в 1869 году «Москва» уже не выходила. Правительство задушило единственный славянофильский орган той эпохи.

Положение Тютчева по отношению к цензуре было двусмысленно: с одной стороны, он был сторонником свободы печати; с другой стороны, он сам служил в цензурном ведомстве, а с 1857 года состоял председателем Комитета Иностранной Цензуры и в силу этого являлся членом Главного Управления по делам печати.

Известно стихотворение поэта в альбом сослуживца П. А. Вакара:

Веленью высшему покорны,У мысли стоя на часах,Не очень были мы задорны,

Хоть и со штуцером в руках.Мы им владели неохотно,Грозили редко и скорей

Не арестанский, а почетныйДержали караул при ней.

Неловкость положения Тютчева усугублялась в данном случае родственными связями. Аксаков был зятем поэта. Это дало повод Н. Ф. Щербине написать злую эпиграмму на Тютчева.

Известна также записка Тютчева о цензуре, поданная им князю М. Д. Горчакову в ноябре 1857 года. Она появилась в печати лишь в 1873 году, на столбцах «Русского Архива».

Поэт лежал в это время на смертном одре, разбитый параличем. Узнав о том, что его статья в защиту свободы печати увидела, наконец, свет, он перечитал ее и продиктовал письмо в Москву: «Перечитывая мою записку, которая и в настоящий миг трепещет современным интересом, я убедился, что самая бесполезная вещь на сем свете – быть правым. Через тридцать лет, конечно, все будут думать об этом предмете то же, что я тогда думал, но зло будет уже сделано и, вероятно, зло непоправимое»…

Аксаков, после смерти Тютчева, тотчас же принялся писать биографию поэта. Она была напечатана в «Русском Архиве» 1874 года, но отдельным изданием выпустить ее тогда не удалось: власти нашли ее «опасной». Таким образом цензурные неудачи Аксакова продолжались и после кончины поэта. Борьба с царскою цензурою этих двух славянофилов, если позволительно отнести Тютчева к этой группе тогдашней интеллигенции, лишь один эпизод в истории отношений Аксакова и Тютчева. Будущий историк русской культуры XIX века едва ли пройдет равнодушно мимо этих двух фигур, весьма выразительных и характерных для некоторых стародворянских кругов эпохи Александра II-го.