Тьма перед рассветом

Злоба - привилегия ревнивой женщины.

Шекспир

Глава 24

Клочья серой паутины и бесконечная пыль. Глубоко въевшаяся грязь и сажа. Пятна плесени и мокрая гниль. Все это исчезло, а сам домик выскребли и вычистили от пола до потолка. Тщательно вымытые стекла высоких стрельчатых окон снова стали пропускать свет и солнечные зайчики весело запрыгали по стенам. Высокие потолки больше не скрывала унылая завеса плотной паутины, а отполированный до зеркального блеска и натертый воском паркет ослепительно сверкал на солнце.

Огромный камин в углу комнаты был тщательно вычищен, старую золу выбросили вон и теперь на её месте ярким пламенем горели сухие поленья дров, приятное тепло наполнило комнату, сразу стало по-домашнему уютно. Сорванные чей-то рукой роскошные гобелены вновь украсили стены, радуя глаз богатыми оттенками ярких красок.

Бархатные и шелковые драпировки тщательно вытряхнули и проветрили на солнце, а на постели положили новые, хорошо набитые перины. Их застелили льняными простынями, привезенными из Камаре, которые все ещё хранили тонкий аромат лаванды. Старинные мечи и выщербленные в схватках щиты сняли со стен, где они уныло висели век за веком, потускневшие и забытые всеми, тщательно отполировали и очень скоро они уже красовались на украшенной искусной резьбой деревянной стене, а солнце весело играло на их блестящей поверхности.

Метелки и щетки, метлы и скребки, щелок и пчелиный воск - все это так и мелькало в руках неутомимых слуг и служанок, которые трудились, не разгибая спины, от рассвета и до заката, чтобы как можно скорее сделать запущенный дом пригодным для жилья. Ведь он станет домом не только для маркиза и его супруги, но и всех них до тех пор, пока огромный Мердрако вновь не превратится в роскошный помещичий дом, каким он был прежде.

И по мере того, как благодаря их усилиям охотничий домик понемногу возвращался к жизни, всеми понемногу овладевало приподнятое настроение и день-деньской вокруг слышались песни и звенел веселый смех. Ведь если не считать кучера и угрюмого камердинера Алистера Марлоу, ни один из этих молодых людей никогда не уезжал далеко от дома. Для них домом всегда был Камаре. Все случившееся для этой беспечной молодежи было не больше, чем приключение, и они от души наслаждались этим.

Пришел однажды я домой,

Был трезв не очень я,

Гляжу, в конюшне лошадь,

Где быть должна моя.

Своей хорошенькой жене,

Обиды не тая,

- Зачем чужая лошадь там,

Где быть должна моя?

- Что?! Где же лошадь ты узрел?

Шел бы лучше спать!

Корова дойная стоит,

Что привела мне мать!

Во многих странах я бывал,

Объездил все края,

Но вот коровы под седлом

Нигде не видел я!

Пришел однажды я домой,

Был трезв не очень я,

Гляжу - а в доме сапоги

Где быть должны мои.

Своей хорошенькой жене,

Обиды не тая,

- Зачем под шкафом сапоги,

Где быть должны мои?!

- Что?! Где ж здесь сапоги?!

Шел бы лучше спать!

Галоши грязные стоят

Что принесла мне мать!

Во многих странах я бывал,

Объездил все края,

Лишь пряжек на галошах,

Нигде не видел я!

Алистер Марлоу весело ухмыльнулся, заметив, что невольно водит щеткой по стене в такт старинной балладе, которую распевал под окном чей-то голос. Сам Алистер балансировал на лестнице, изо всех сил стараясь оттереть скопившуюся на стенах грязь. Его предложение помочь вызвало не одну удивленно вздернутую бровь, ведь предполагалось, что джентльмену неприлично заниматься уборкой, как простому слуге. Но случайный прохожий удивился бы ещё больше, заметив маленького кривоногого человечка, яростно скребущего ножом грязную поверхность кухонного стола, в то время как два темноволосых паренька старательно полировали деревянную резную балюстраду лестницы. Высокий молодой джентльмен со сбившимся галстуком и в растрепанными золотистыми волосами с похвальным усердием, но практически безрезультатно пытался смыть грязь с окон, выходящих на залив и украшенных геральдическими знаками. А под окном тоненькая девушка с такими же взъерошенными золотистыми кудрями, которые кольцами выбивались из-под съехавшего на бок чепчика, щелкала ножницами, обрезая кустарник и цветы в заросшем сорняками саду. Единственный, кто в эту минуту не был занят делом, это лорд Кит, который мирно дремал неподалеку от матери. Солнечные лучи мягко золотили его головенку, пробиваясь сквозь кружевную занавеску, наброшенную на колыбель.

Ловко и быстро, словно матрос по такелажу, широкогрудый мужчина вскарабкался на самый верх башни и принялся прикреплять знамя к шесту на дозорной башенке. Его небрежно сброшенная рубашка из тончайшего батиста осталась висеть на каменном парапете. Солнце тысячекратно отражалось в бесчисленных узких окнах дозорной башни, ослепительно сверкало в вымытых до блеска стеклах, и человек горделиво окинул взглядом плоды своих трудов. Похоже, тряпка и мыло были ему так же знакомы и привычны, как компас и шпага.

Пришел однажды я домой,

Был трезв не очень я,

Гляжу - в прихожей шляпа,

И, видно, не моя!

Своей хорошенькой жене,

Обиды не тая,

- Зачем чужая шляпа там,

Где быть должна моя?!

- Что?! Где же шляпу ты узрел?

Шел бы лучше спать!

Не видишь - там петух сидит,