Тьма века сего

От голоса фон Вегерхофа он вздрогнул, застыв на месте, медленно убрал руку, поднял веки и неспешно, словно в растерянности, распрямился и повернул голову, упершись взглядом в направленный на него арбалет. Встретившись взглядом с Куртом, миг Мартин сидел неподвижно, потом оглядел людей вокруг, расчищенную от завала поляну, лежащие у кострища пожитки, бросил взгляд на навес над собой, и во взгляде этом лишь сейчас начало пробуждаться воспоминание и узнавание…

— Спокойно, — тихо, но настоятельно произнес фон Вегерхоф, осторожно подвинувшись ближе, когда Мартин дернулся, судорожно ощупывая ноги, грудь и живот. — Давай спокойно. Дыши глубже.

— А мне… это нужно? — с усилием выговорил тот, и стриг кивнул:

— Не помешает.

Мартин замер, зажмурился, медленно и собранно переведя дыхание, снова поднял веки и снова огляделся, теперь внимательно и неторопливо, задержав взгляд на посветлевшем небе и на границе тени навеса. Курт сидел все так же молча, все так же держа оружие наготове, и все так же смотрел на это бледное лицо — теперь уже почти живое, почти знакомое, почти человеческое, вот только карие прежде глаза сейчас казались словно выцветшими и похожими на полированный циркон, и было, было в чертах лица что-то новое, что-то не такое, как прежде, что-то неправильное и чужое…

— Итак, — произнес фон Вегерхоф все так же подчеркнуто спокойно, и казалось — успокаивает он больше себя самого, — как видишь, самого страшного не случилось. Ты очнулся, в себе, и не обратился в мерзкого упыря. Уже неплохо, je crois[145].

Мартин снова бросил взгляд на посветлевшее небо, на направленный на него арбалет и коротко бросил:

— Четки.

— Что? — тихо и растерянно переспросил Грегор; ему никто не ответил.

Курт медленно убрал правую руку с приклада, продолжая держать арбалет в прежнем положении, пальцем левой руки подцепил висящие на запястье четки и, помедлив, кинул. Мартин поймал низку деревянных бусин на лету, тут же крепко сжав в кулаке и зажмурившись, в напряженной неподвижности протянулась вереница мгновений — бесконечных, гнетущих — и в абсолютной, гробовой тишине послышался облегченный выдох фон Вегерхофа.

Мартин открыл глаза и медленно разжал кулак. На свою руку он смотрел долго, пристально, потом сжал пальцами деревянный крестик, снова раскрыл ладонь, оглядывая ее внимательно и придирчиво, точно лекарь.

— Думаю, — подытожил он тихо, — можно считать, что меня если и не одобрили, то признали сносным.

Брошенные ему четки Курт поймал в обе ладони, надел их снова на правое запястье и неспешно разрядил арбалет, надеясь, что никто не видит, как с трудом гнутся и предательски подрагивают пальцы.

— Не знаю, что это сейчас было, — осторожно заметил доселе молчавший Харт, — но как я понимаю, дело кончилось неплохо.

— Осталось последнее, — возразил Мартин и решительно, не дав себе времени на раздумья, выбрался из-под навеса.

Курт тоже медленно встал, глядя, как тот поднял руку, рассматривая падающий на кожу солнечный луч. Помедлив, Мартин прошел дальше вперед, ближе к границе земляного круга, где поваленные стволы не давали тени вовсе, остановился снова, огляделся, подняв взгляд к небу — и вдруг болезненно зашипел, зажмурившись и закрыв лицо ладонью.

— Тихо-тихо-тихо! — запоздало прикрикнул фон Вегерхоф, метнувшись к нему, и подтолкнул в плечо, сдвинув снова в тень. — Тихо. Спокойно.

— Глазам больно… — растерянно пробормотал Мартин, убрав руку, но все так же сомкнув веки. — Почему…

— Bien sûr[146], — отозвался стриг наставительно, — еще бы не больно. Простым смертным, знаешь ли, тоже прямо на солнце пялиться не стоит, а с твоим новым зрением тем паче… Расслабься. Просто представь, как расслабляется каждая часть твоего тела — вплоть до самой мелкой. Глубоко вдохни и расслабься. Вообрази, что ты в безопасности…

— «Вообрази»? — уточнил Грегор настороженно. — А разве нет?..

— Его сознание так не думает. Всё внове, всё непривычно, мир вокруг сейчас кажется ненормальным и чужим, все чувства обострены и на взводе… Вдох, Мартин. Вдох и выдох. Как на пробежке в лагере. Давай. Привычное дело, верно?

Тот кивнул, старательно переведя дыхание, снова глубоко вдохнул и выдохнул… Когда он медленно, опасливо открыл глаза, блеск полированного циркона в них исчез, и даже черты лица словно сгладились и стали мягче, знакомей… человечней.

— Ну вот, — кивнул фон Вегерхоф удовлетворенно. — Запомни это состояние, в нем тебе предстоит жить. Ничего сложного, сейчас ты освоишься сам в себе, и вскоре все наладится само собой; в конце концов, я к этому пришел самостоятельно в первый же вечер, а у меня советчиков не было.

— Это… всегда так будет? С яркими красками, громкими звуками? Я… я слышу, как…

— Как бьются сердца людей рядом? — тихо договорил стриг, когда тот запнулся, и Мартин молча кивнул. — Да, к этому тоже придется привыкнуть. Со временем научишься не видеть и не слышать лишнего, но сможешь разрешать себе видеть и слышать.