«То было давно… там… в России…». Книга первая

И я слышу, как вдали от меня, хрипя, протянул вальдшнеп. А вот влево другой. Герасим выстрелил. Уже темно.

Я слышу, как Герасим ходит и ищет убитую птицу. Внезапно невдалеке, в лесу пронесся тягостный крик — «А-а-ы-ы-а-а-а…»

Странно и жутко.

Герасим идет ко мне и говорит:

— Пойдем.

— Пойдем. А кто это воет? — спрашиваю я.

— Чего воет: пугает! — отвечает Герасим.

Сзади нас, в лесу, кто-то будто пробежал — та-та-та-та-та…

Я снова спрашиваю на ходу:

— А ты разве веришь, что пугает?

— Верь, не верь, а вот это… это, брат, Бука.

— Какой бука?

— Бука какой? А такой… Жил здесь допрежь, давно, Бука, сын князя киевского Володимера… И жил он здесь в полоне у хана Итларя Половецкого. И жил он один в лесу, в своем терему, и ни с кем, нелюдимец, не знался. Его и прозвали Букой. А ведался он с ведьмами и колдунами, что в Сохотском болоте жили, где мы были с тобой за куропатками. Еще, помнишь, заблудились дюже… Ох, сказать тебе по правде, — напугался я тады, только не говорил тебе… Боярин и люди княжевы пришли ночью к хану Итларю, разобрали крышу и убили его стрелой, стало быть, сонного… Вот где станция теперь стоит, и убили… И сильно жалел князь Бука, что ни за что убили хана, супротя его воли. И перестал князь кланяться Велесу^[366], тому Велесу, что у озера Неро стоял, на Крестовой горе. Называлось то место — Чертово городище. Князь уехал к брату своему Мстиславу в Ростов и крестился, взял себе имя Святослав… До чего, говорят, ведьмы выли на болоте, когда он крест Христов на горе, на погосте, ставил!.. Вот и теперь кой-когда попугивают ведьмы… как было нас с тобой… А я так однова и видал их. Постой, — перебил вдруг самого себя Герасим. — Да ведь мы не туда идем…

Мы стали. Над темным лесом светилось весеннее тайное небо, в нем острым серпом четко сиял месяц. В молчании, во мраке темных кустов заливался дрозд, восхищенный весенней ночью.

— Неужели ты веришь, Герасим Дементьич, что ведьмы есть?

— Вестимо, есть. Да неужто ты не видал?

— Нет, — говорю, — не видал.

— Они, ведьмы эти, вначале как все, и притом такие прелюбезные, а уж к старости в своем болоте выть зачинают. У меня друг был, охотник, тоже московский, как ты… Эх, сердяга, пропал через ведьму, помер… И вот горя принял, страсть.

— Да что же он не послал ее к черту? — говорю я.

— Пошли-ка, ведь она жена ему была.

— Но почему ведьма? Может, просто не любила его…

— А нет… Колдовка была… Не говори… Много их, — и велесова, стало быть, толка… Ну и хороши бывают смолоду, эх, хороши… Вот хоть бы разок с ней поиграть, а потом хошь помереть, все равно… Во какие! Все отдашь. Голову потеряешь.

Герасим смотрел на меня и, оскалив зубы, засмеялся.

— Ну и ведьмы. Таких-то ведьм кто не видал, — ответил я со смехом.

— А которые в болоте, — говорю, — те страшны — серые, вот как мох. Я видел. Сидят, качаются и воют. А глазищи у них серые и глядят на меня. Ну, я — «Да воскресни»^[367], да бегом…

— Ерунда, Герасим, выдумки. Показалось тебе…

— Ну, нет! — убежденно тряхнул головой Герасим. — Есть такие колдуны. Он всю жисть тебе испортить может. Злой человек есть, укройся от него… Все это от Велеса осталось.

— А какой же Велес был, не слыхал ли?

— Слыхал… Во какой агромадный… Голова золотая с рогами, а в ней жрецы, что ли, сидели, а главного Кича звали… А ночью у него изо рта пламя шло и глаза горели. Далече видать было. Наша деревня, Буково, потому зовется, как князь Бука жил здесь. Детей-то пугают: бука, бука… Это от нас.

* * *

Мы вышли на дорогу.

Показались дремавшие в ночи высокие сараи, запахло дымком деревни.

У дома Герасима залаяла собака и, узнав нас, с радостным визгом запрыгала около. Хорошо прийти домой из лесной чащобы.

Ночью вернулись от заутрени жена и дочь Герасима, привезли освященные куличи, пасху и крашеные красные яйца. Бабы накрыли стол чистой скатертью и хлопотали у печи до утра: пекли оладьи и пироги.

А когда я проснулся — никого в избе не было: все уехали к ранней обедне. На столе — полно угощенья.

Вернулись от обедни все принаряженные. Дочь Герасима, Анна, в черную косу вплела большие пунцовые ленты. Пришли гости: железнодорожный мастер, портной и Василий Иванович Батранов, чудной мужик, из Итлари. Про Батранова идет слава: колдун.

Похристосовались, сели за стол.

В окно льется солнце, видны ветви с распускающимися почками, трава на дороге радостно зеленеет. Красные яйца и белая скатерть, налитые рюмки с водкой блестят, залитые солнцем. Пахнет хлебом и ветчиной. Отрадно на душе.

— Василий Иванович, — говорю я чудному мужику Батранову, — выпьем за Велеса… Про тебя поговаривают, ты — колдун. Вот вечор, в лесу, нас что-то пугало, и Герасим слышал… Должно быть, это — ведьмы твои.

Батранов хитро посмотрел на меня.

— Да, бывает, пуганет, — нехотя ответил он.

Герасим, посмеиваясь, сказал о Батранове:

— На свадьбе, он, Василий Иваныч, главный, его в красный угол сажают, пироги, вино ему первому подносят. Колдун, потому. Испортить всю свадьбу может, жениха и невесту, жисть всю. Ну и боятся его, все кланяются, потчуют…