«То было давно… там… в России…». Книга первая

— Где? В Питер увезли. Ведь она знатная, говорю, из Питера была родом…

Так оказалось, что незабвенная наша Татьяна была не московской, а петербургской…

Метелица

Сегодня метель.

В окнах моего деревенского дома белым-бело. Сыплет крупа; метелица без конца. В пяти шагах ничего не видать.

— Эх, насилу пробрался к тебе, право, — входя, говорит с веселым смехом крестьянин-охотник Сергей, по прозвищу Баран.

— Я тебе, Лисеич, трех косачей прихватил. Надысь на чучелов нагнал, пристрелил…

— Как же ты в такую пургу приехал? Ведь дороги не видать. Садись, чаем угощу. Рад тебя видеть.

— И я рад, Лисеич, что к тебе заехал.

— Постой, я скажу Афросинье, чтобы самовар… Да кое-что подбодрила б закусить… Озяб ты.

Я пошел на кухню. Сергей со мной. Разворачивает кулек:

— Батюшки, и что же это?

А в куле не косачи-тетерева, а две курицы и петух.

— Ах ты, мать честная, — говорит Сергей. — Чего же это? Вот что делают надо мной, плутовню какую. Я тебе трех тетеревов вез, а это что… курье! Их ты, что б их… Все девки, знать, балуют. И что делать? А, плутня какая!

Дед, сторож мой, сидевший на кухне, сказал:

— Погоди ты, Баран, за баб в ад тебя черти потащут.

Баран рассмеялся, оскаля белые зубы, говорил:

— Не иначе, что баба курей положила, — сказал он. — Я-то сказал сдуру, к Лисеичу еду, тетеревей ему заверните… А она вóт тебе, все для смеху.

— Смотри, — говорит мне сторож-дед, глядя в окно. — Вон и еще идет к тебе, с ружьем, Герасим, знать.

Весь засыпанный снегом, с лыжами, вошел охотник Герасим Дементьевич, нанес в теплую кухню холода и снега.

— Ну и манна небесная, — сказал Герасим, смеясь. — Насилу дом нашел. Вышел с утра, думал, пороша хороша. Ну, а вот тебе что… Какая охота. Насилу с кручи сошел. Пропадешь…

Охотники поздоровались:

— Как ты пробрался, Сергей?

— Да вот, сейчас приехал.

— Вот как я с кручи на лыжах спускался, напоролся: сидит один… Лесину выбрал здоровую и пилит. Ну и лошадь тут же: значит, лес тащит. В десяти шагах от него прошел, а кто — не разберешь. Под метелицу ворует. Что делать, знать, нужда…

* * *

Милые люди были мои друзья-охотники. Жила в них природа, всегда веселый и живой смех. Простая жизнь их была полна событий охоты, таинственных настроений лесных и какого-то мудрого понимания жизни. У них не было тоски о невзгодах и корысти, а всегда простая радость жизни.

Посумерело рано, а метелица все метет, метет… Синеют окна. Зажигаем лампу, камин. Самовар ворчит. Друзья мои охотники сидят за столом. Хорошо жить на свете, без обиды и злых людей.

— Что я вам скажу, — рассказывал охотник Сергей, — недавно чтó я страху натерпелся, страсть. Вот послушайте. Брал я на осень бочку в Гарусове: капусту рубить… У мужичка ослобонилась… Я и вспомнил, ну, дай, думаю, отвезу ему назад бочку-то. Дорога хорошая, и его кстати проведаю: приятель мой, да и сродни. Поехал… И вот метель, как сейчас. Ну, дорогу-то я знаю. Еду… Смотрю, мост. Думаю, что такое, не знамо место, моста такого не видал. Остановился на мосту, гляжу: новый мост, знать. Вдруг слышу голос из-под мосту: «Трогай, что стал». Вот день, как сейчас был. Чего это? Слез. Погляжу, думаю, кто под мостом там сидит. Пошел. Смотрю. Никого нет. Что, думаю, такое? Только сел на розвальни, опять слышу: «Трогай, не мешай с Акулькой полюбовничать». Напугался я. Поехал… Думаю, что такое, прямо понять невозможно. Страх меня берет. Еду, говорю: «Прости мои согрешения. Никогда боле не буду с Акулькой». Слышу голос: «То-то, не будешь». Батюшки, испугался пуще. «Не буду, — говорю, — нипочем, ей-ей. Ну ее, Акульку». Вдруг на меня бочка валится. Оглянулся, а из-под бочки-то на меня сама Акулина глядит, вот смеется, надрывается. «Вижу, как ты любишь-то меня», — и хохочет.

Мой сторож-дед, который, посмеиваясь, вязал сеть, сказал:

— Ты, Баран, вороватый парень и плут. Расскажи, как у вдов Кордовских вино-то крали.

— Ну, пустое, — заметил Баран.

— Расскажи.