«То было давно… там… в России…». Книга первая

— С краю-то деревни нашей жили две вдовы. Дружно жили, обе толстые. Жили у дороги проезжей. И тихонько торговали водочкой… Без акцизу, значит. Только как-то раз, в вечор, гуляем мы, парни молодые, идем это мимо их дома, а они обе на завалинке сидят и орешки щелкают. Мне в голову и вошло: хорошо бы выпить, — а не на что. «Постой», — думаю. Так прошли мы с парнями мимо и назад на деревню. Я и говорю парням: «Вот что, сейчас вино будем пить». Зашел я с парнями к себе во двор, взял дугу, подвязал к ей колоколец, бубенцы, говорю парнишке молодому, Санька его звать, парнишка смышленый, веселый. «Вот что, — говорю ему. — Санька, ты возьми эту дугу, ступай ты задами, леском, чтоб не видали в деревне, ступай за версту кверху, на дорогу выходи там. Держи дугу над собой и беги сюда, будто лошадь едет, позванивай да перед деревней-то сверни в лес»… У вдов-то сзади дома садик-огород был: кружовник, малина. Пришли парни и легли тихонько в канавке, за садом-то. Лежим. И слышим: далеко по дороге колокольчик. Значит, Санька бежит. Ближе, ближе. Смотрим: обе вдовы в сад из дома — шасть и под фартуком что-то несут, в сад… Вынули обе бочонки из-под фартуков и положили в кружовник, в кусты. Отряхнулись и домой. Мы и взяли бочонки. Я пошел на улицу. Иду мимо вдов — они сидят. Говорю: «Исправник-то, вона, остановился: чего это, сюда глядит». — «И где? И где?» — спрашивают они и сами в дом побежали. Вот плутня какая. Вина попили.

Мои охотники посмеялись.

— А то, помню, я в молодости, — разговорился Баран, — староста у нас на селе богатей был. Большой дом, крашен, чисто в доме. Именины жены справлял. Гости, угощение. Старшина приехал, тоже богатый мужик, дьякон, гости… Староста сердитый был, насупленный; на службе ране в солдатах служил. Он нам, парнишкам, и велел: «Ежели где что заметите, или где ругают меня, придите, скажите, значит, мне». И вот, как раз, когда у него именины, мальчишки стучат к ему в крыльцо и говорят: «Дяденька Семен, у Дарьи мыша в ловушку попала».

— Ступайте, — говорит, — чего вы.

А сам пряник дает. У него пряников-то на столе много… Мальчишки опять к нему.

— У Ерлычева сейчас слышали, что будто у отца дьякона шуба не енотова, а из собачины сшита.

— Стану я собачью шубу носить, — рассердился дьякон. — Чего это у тебя парнишки озорничают.

— Ступайте, — гонит их староста. — Чего тут лезете…

А тихонько-то пряник сует им.

— Дураки, малы, зря и болтают…

Парнишки в одну избу, в другую зайдут послушать. Ну и к старосте опять. Только открыли дверь — староста кричит:

— Чего еще… Ступайте. Неча лезть.

А парнишки кричат:

— Баторин говорит: старшина завсегда кагор пьет и за девками бегать горазд.

— Вон, пострелы! — кричит на них староста. А сам вышел на крыльцо и пряников им дал много.

— Не ходите, — говорит, — нипочем боле. Будя.

Потом вышел опять, кричит:

— Позовите Сергея Барана.

— Меня, стало быть. А я молодой был. Прихожу я в дом, к старосте. Вижу: гости оделись, все в шубах… уезжают. Кричат, ругаются: «Ты охотник, какой мех у нее, говори», — спрашивает старшина меня. А жена его полу шубы отворачивает, мех показывает.

— Хохуля, — говорю я. — Выхухоль. Лавливал их немало.

— Что? — говорит дьякон. — И я говорил, выхухоль.

— Сам ты хохуля, много знаешь…

— А у его какой мех, у дьякона, — говорит староста. — Покажь-ка…

Я посмотрел и говорю: «Не пойму… Собачина, знать».

Дьякон — их как рассердился, кричит:

— Енот! Стану я собачину носить… Сбесились вы, что ли?.. У меня-то, у дьякона соборного…

Все выходили на подводы.

— А может, кошка, — сказал кто-то.

— Совсем вы забыли, с кем говорите, — обиделся дьякон вконец. — С дьяконом говорите…

* * *

В эту минуту на крыльце моего дома кто-то запел:

А по улице метелица метет…^[491]

Сергей Баран встал.

— Ну, пора… прощайте… Надо идти, Акулина за мной идет.

— Что же, Акулина, раньше не зашла к нам? — сказал я молодой красивой бабе, с поклоном вошедшей в кухню.

— Я тут у Горохова засиделась. Он мне сродни. У вас-то по охоте беседа… Что я вам… помешаю, — говорила Акулина, смеясь, и положила на скамейку кулек.

— Вот, ведь это Баран смешал у Горохова, тот курей приготовил отвезти на станцию, а Баран перепутал… Одно слово, баран.

Акулина засмеялась и, поклонившись, сказала:

— Ну, счастливо. Иди же скорей, Баран… Боишься метели, что ли?

И они ушли вместе, весело смеясь.

Московские чудаки

Помню, в Москве, в молодости, у меня было много приятелей-артистов. Замечательные были люди артисты драматические. Гордые, любили свое искусство, наблюдательные, все видели, подмечали, посмеивались.

Один из таких артистов, Решимов, и рассказал мне забавную историю.

<Богач Шибаев>