Привез я этих кур в деревню к себе, и через неделю их всех перетаскал ястреб.
— Курятник таскает, — сказал мне мой сторож, дедушка Афанасий, — ястребина здоровый, белый, чисто серебряный… Большой, как орел.
В версте от меня, на берегу реки, среди порубки лесной, стояла высокая сосна, — оставлена была одна сосна, седая, гнилая, и на обнаженной верхушке ее сидел большой серый ястреб. Со мной не было ружья. Под сосной я увидел много белых перышек и оторванных крылышек в крови. От моих кур японских. Я посмотрел наверх: «Это ты, красавец, моих кур воруешь. Ну, погоди…»
Я пришел домой, взял ружье, зарядил крупной дробью, надел длинное пальто, спрятал под пальто ружье и пошел к сосне. Только я вышел из лесу, ястреб, увидав меня, раскрыл белые крылья и улетел. «Погоди, — думаю, — не уйдешь». Опять дома переоделся, взял шапку у дедушки, надел рваный тулуп, взял ружье, спрятал под тулуп, пошел. Сидит ястреб на сосне. Увидел меня, улетел. Я ружье спрятал в хворост неподалеку от сосны.
На другой день переоделся в кацавейку, надел картуз, шею завязал шарфом. Взял корзинку, вроде как за грибами. Пошел к сосне. Ястреб увидел меня и улетел.
Через неделю я пошел пешком на станцию. Думаю: пройду округою, заверну к сосне, посмотрю. Очень меня ястреб задел за живое. Иду, вижу, сидит на сосне, не летит. Подошел к самой сосне, а он сверху и смотрит на меня. Я свистнул, хоть бы что. Поднял шишку с земли, бросил. Ястреб никакого внимания на меня. Я хлопнул в ладоши — ничего, не улетал. Ходил кругом сосны, искал камня. Камня нет. Ушел на станцию. Там получил письмо, послал телеграмму и вернулся домой. Дома я жалуюсь дедушке-сторожу:
— Ястреб, что кур-то наших таскает, вот что со мной делает. Как бы застрелить его?
— Эк, да, — смеясь, сказал дед, — он те знает. Ежели бабой переоденешься, ну, тады еще, можно думать, что застрелишь, а то он хитер. Вор — потому, но и зорко видит.
Верно, думаю. У тетушки Афросиньи попросил одежу, платья; она все принесла мне в узле. Переодеваюсь, надеваю башмаки, юбку, кофту, платки навязываю, другим платком завернул бороду, усы, оделся, посмотрел в зеркало — похож на бабу, похож. Взял корзину, а ружье в юбку запрятал и пошел. Ястреб увидал и улетел. Когда я шел домой, деревню обошел, бабой одет, неловко — узнают. Жалуюсь охотнику Герасиму, приятелю своему, тот смеется. Говорит:
— Хитер он, видит, что ты, понимает, погоди, — говорит, — я его хлопну.
Через неделю пришел Герасим.
— Чудно, — говорит. — Ну и ястребина! Не подпускает нипочем, не подойдешь. Я с ночи сидел, утра дожидался. «Прилетит, — думаю, — сядет на сосну». Картечью зарядил ружье. Вижу — летит. Не сел, высоко пролетел. Ha-ко вот что. Я залез в хворост, забился, сижу. Почему он? Видит, что ли? Только летал высоко, а не сел. Этакая птица хитрая.
Лето, погода хорошая. Приехали ко мне из Москвы приятели — гости. Обед устроил на террасе, которая выходила в большой сад. За обедом гости, разговоры, смех. Вдруг рядом, у самой террасы, мелькнули с шумом перед нами большие серые крылья, прямо сверху, и огромная птица схватила курицу, быстро поднялась и улетела. Все удивились, выскочили из-за стола в сад, ястреб уж был далеко, и видно было, как в когтях у него висела добыча.
— Ну и ястреб, — удивлялись мои гости, — прямо около нас схватил.
Разбойник-ястреб живет недалеко, ничего с ним не поделаешь.
К вечеру ко мне пришел какой-то парень с большим мешком за спиной. В мешке что-то ворочалось. И говорит мне парень:
— Лесничий прислал вот. Велел отдать вам птицу, что вот в мешке. Большенная птица, глаза, как у машины. Сердитая, а смирная, ничего.
И он, развернув мешок, вытащил огромного филина. Филин, мигая большими круглыми глазами, смотрел на нас, поворачивая голову. Чудовищно огромный филин.
— Надо его посадить повыше, а то бы собаки не загрызли, — сказал парень.
— На беседку его, — говорили друзья. — Вот там, в елках.
Филина посадили на крышу беседки.
— Нет ли мелку? — сказал парень.
Достали мел, и парень от лап филина провел мелом черту по крыше до краю беседки.
— Теперь не улетит, — сказал парень, смеясь, — на веревке жил у лесничего. Вот будет думать, и тут за ногу привязали. Дурак, потому. Нипочем не улетит.
Филину дали мяса. Он распустил огромные крылья, почуяв мясо. И как-то особенно защелкал и зашипел. Мясо глотал большими кусками. Но тут же я увидал, как над ним с беспокойством летали птицы: сороки, вороны, голуби, и через десять минут, неизвестно откуда, взялся ястреб. Птицы кричали и кружились над ним в выси. А филин поворачивал голову, даже как-то совсем назад, и щелкал. Высоко над филином я увидел и злодея своего, белокрылого ястреба. Кучи птиц летали над ним.
Наступила ночь. В полночь филин таинственно крикнул.
«Фу-фу. Фу-фу-фу-фу-у-у» — громко и жутко.
Но, странно, петух, который всегда с курами на нашестах кричал ночью «Ку-ку-ре-ку», — молчал. Услышав крик филина, мой ручной заяц заволновался ужасно, забился за диван и не вылезал.
Утром я хотел пойти кормить филина, пришел на кухню, а дедушка-сторож говорит мне: