«То было давно… там… в России…». Книга первая

— Тут не пройдешь, никто не пройдет, потому — здесь чарусы^[618], а они — бездонные. Провалишься, и потом нет вас навсегда. У нас при постройке насыпей, когда возили карьер, пропали и лошади, и телеги, и люди… — сказал инженер Свентицкий. — Тут еще и реки есть подземные…

* * *

Проехав целую ночь, к утру остановились у станции. Инженер сказал нам:

— Здесь нужно вылезать, отсюда близко до места, которое вы ищете.

На станции мы узнали, что тут живет доктор, находящийся при постройке дороги. Милейший человек, как все русские доктора. И притом — охотник. Остановились у него. Он был так рад нам, но селения — Талмыга — не знал. Очень заинтересовался, посмотрел на карту и сказал:

— Ну как туда пройти? Есть ли тропы? А то лес, топь…

За обедом была уха, жареный глухарь, который назывался там кукура.

Доктор узнал, что есть один здесь рабочий из села Няндома, поблизости. Послал за ним. Пришел такой особенный человек, говорит скороговорочкой — не все поймешь. Сказал — пройти туда трудно, но можно. Но живут там еретики, народ другой веры, и он не бывал там.

— А как же там церковь на карте показана? — спрашиваю.

— Мало что церковь. Только говорят — еретики. И кто их знает, народ такой — мяса не едят и рыбу тоже, зверя не мают, скотину не бьют. Спрошу, как тропу найти, попытаю узнать.

Человек этот водки не пил, не курил и есть с нами за стол не сел. Когда он ушел, инженер сказал нам:

— Здесь всё секты разные, староверы.

Наутро пришли двое проводников. Долго мы шли с ними по рельсам дороги и свернули с насыпи в лес.

— Вот, — говорят, — тропа.

Я смотрел и никакой тропы не видел. Лес еловый, тонкий, высокий, ели частые, с оголенными ветвями в белом мху. Идти трудно — ноги проваливаются. Тысячелетия падал лес и рос опять. Никто его не рубил. Медленно шли мы за проводниками, у которых сзади за кушаками было заткнуто по топору. Открылась полянка, и я увидел озеро в лесу. Тут же, сбоку, треща крыльями, вылетели глухари и сели на ели. Доктор и Павел Сучков выстрелили. С озера поднялись стаи уток. Я тоже выстрелил — утка упала в воду. И около охотники стреляли подряд.

— Ишь, прямо вот не сидячего сшиб! — сказал проводник мне.

— А почто у вас топоры? — спросил я.

— Колун нужен. Ежели заплутаешь — ну, теплину задуть али еретика встретишь…

— Какого еретика? — удивился я.

— Да белошея… Их тут штó…

— Какого белошея?..

— Медведя… Он хоша и не захамит, а все ж, бывает, полезет…

Собрали дичи полный ягдташ. Но только что отошли от озера, как опять залетали тетерева.

От озера была тропа, а через речку — что-то похожее даже на мост. Показался лужок с высокой травой, потом опять лес. Мы шли и шли…

Вышли на дорогу пошире. Лес был реже в луговинах, и место пошло в гору. На горке, среди островов, зеленели высокие ели. Показались постройки — большие деревенские дома.

Старая деревянная большая часовня; внутри иконы, деревянный крест. Среди часовни — колодец, с чистой, как кристалл, водой. Лавки по стенам и деревянные ведра.

— Пойдем в новый дом, — сказали проводники. — Слышь, только — курить нельзя, а то прогонют.

Поднялись по лестнице на второй этаж дома, где окна были высоко. Вошли в широкий коридор. Из двери вышла женщина и, увидав нас, ушла быстро в кладовку. Отворив дверь, мы вошли в большую чистую горницу. Пол покрыт цветными циновками. Высокий, в белой рубахе, крестьянин, расчесанный на пробор, встал, взял рукой себя за длинную черную бороду и молча смотрел на нас.

— Вот с машины пришли^[619], — сказал проводник, — про кукуры ладились. Чаю ищем, где испить.

— Чаю не-не… Тут — не. Пойдем — покажу. Мы не пьем траву, нету. Пойдем сюды. У земельца есть посуда. Чаю не пьем…

И он, взяв шапку и накинув кацавею на плечи, повел нас задами домов. Взошел с нами в небольшую избу. В избе печь. За столом сидели трое крестьян и пили горячий настой. Пахло мятой. Оказалось — пьют мяту. В избе на веревочке висела сухая трава. На полках — пузырьки с настойкой.

Высокого роста, русый, как оказалось, хозяин встал и сказал нам с поклоном:

— Спаси Бог. Добро. Честь гостям. Садитесь.

Он поставил к столу лавку, достал чашки — «угощать травкой», как сказал он.

— С машины по кукурам зашли… — говорили наши проводники.

— С машины. Вот оно? Честь. Садитесь.

Сев за стол, я увидел — на полке у него стоит глобус. Много книг. Думаю: «Должно быть, учитель».

Мы сказали ему, что мы из Москвы, охотники.

— Добро, — ответил хозяин. — Машина. Только радости от ее не будет нам. Пойдет порча, издермит народ весь, изгадит. Крепости не будет. Я езжал только в Архангел по зиме. Ну, и радости нету, нет. Вино, блуд, обман, злоба. Нам эдакого ничего не надо.

Все сидящие мужики посмотрели на нас.