То, что вы хотели

– Послушай, Айван, это же полная ерунда, глупость просто, и все. И не нужно мне возражать, никакой я не мужской шовинист. Женщины, дружище, не глупее мужчин, возможно, даже умнее, но у них несколько иная функция. Они – это жизнь. Они – знамя, передовые силы и авангард существования. Они дают жизнь, заботятся о ней, холят, лелеют, выращивают, они апостолы жизни. Но проблема состоит в том, что мироздание – это не только жизнь. Это жизнь и смерть вместе. Всегда вместе. Одно без другого невозможно. А женщины этого по природе своей не понимают. И не хотят понимать. И не нужно им этого понимать! За это мы их и любим. Но мы-то понимаем, Айван, не правда ли? Ни одно новое не появилось на свет без крови. Любое новое вытесняет старое. И даже человек рождается в муках, слизи и страданиях существа, его породившего. Хорошо, что есть женщины, апостолы жизни. Их легко любить, и мы их любим потому, что они и есть жизнь! А вот как они нас любят, я не понимаю. Грязных, грубых, подминающих под себя нежное мироздание – любят. Ты вспомни, брат, каким она тебя полюбила. Просветленным, наблюдающим и ни во что не вмешивающимся буддистом или шустрым, на ходу подметки рвущим парнем? То-то и оно… Просто сейчас трудный момент, смерть побеждает, и это противоречит женской природе. Ничего, пройдет время, и Линда поймет, что смерть всего лишь дала дорогу новому. Нужно подождать, и все наладится…

Он говорил очень убедительно и скорее всего был прав, но вся его правота меркла перед одним незатейливым фактом. Линда не простит меня. Никогда.

– Если я возглавлю ваши отряды смерти, Линда не простит меня, – сказал я печально и от тоски приложился к бутылке.

Сергей подождал, пока алкоголь прожжет себе дорогу. Обнял меня, как маленького, по-отцовски, и ласково, очень ласково успокоил:

– Простит, дружище, поверь мне, простит обязательно, и пожалеет, и приласкает… со всеми вытекающими… Ты, главное, вот о чем не забывай: жизнь – она как женщина, я тебе уже говорил. Но и женщина – она как жизнь. Вернешь себе жизнь – вернется и женщина. Не вернешь – потеряешь обеих. Ну так что, отобьем у полчищ дебилов свои единственные, неповторимые жизни или сопли жевать будем?

О том, что Сергей Брин мог убедить кого угодно в чем угодно, давно знали все, иначе не создал бы он свою империю. Но не в этом было дело. Он дал мне шанс на спасение. А за такой шанс люди на что угодно согласны. Особенно когда они смертельно больны. “Пообещай мне жизнь вечную, а я за это тебе душу отдам…” – примерно такой товарообмен происходит между Господом и людьми. И я тут не исключение. Выхода я не видел, Сергей звучал убедительно, и я согласился.

– Отобьем! – сказал я преувеличенно бодро и тут же позорно дрогнувшим голосом спросил: – А она точно простит?

Брин рассмеялся, хлопнул меня по плечу и молча кивнул.

“Вернешь жизнь – вернется и женщина”. Эта его мысль заполнила меня и стала смыслом моего существования на следующие полтора года. По итогам, Капитан, вы все знаете – жизнь и женщину я не вернул, а душу отдал.

Глава шестнадцатая

Дышать

Прямо из комнаты, где мы с Сергеем беседовали, через неприметную дверь в самом темном углу мы попали в просторный, облицованный мрамором зал. Посреди него за огромным круглым столом сидели умненькие мальчики в полном составе. Встретили они нас настороженно – не знали еще, чем закончились переговоры с неадекватным русским Иваном. Напряженность нужно было снимать. Пошутить, что ли?

– И это собрание отцов-основателей государства нового типа? – спросил я удивленно.

– А что тебя не устраивает? – поинтересовался в ответ один из них.

– Ну как, двадцать два белых мужчины, ни одной женщины, ни одного представителя национальных меньшинств… На заседание в ставке Гитлера похоже. Где ваша толерантность, джентльмены? Да вас Me Too живьем сожрет и не подавится. Рыжему придурку даже напрягаться не придется.

Все немного расслабились, заулыбались, а Марк Цукерберг якобы обиженно произнес:

– Ну, насчет ставки Гитлера, друг, это ты погорячился. Я вот, например, еврей. И не я один, Сергей вон тоже… Чем тебе не национальное меньшинство? Евреи в ставке Гитлера – такое разве возможно?

– Нет-нет, он прав, точно прав! – послышался смешок с дальнего конца стола. – Какое вы, евреи, на хрен, меньшинство? Вас здесь большинство уже, наверное. Он прав, нет среди нас меньшинств, если, конечно, не считать затюканных политкорректностью белых англосаксов.