Точка сингулярности

А так оно и получалось, вот только что-то уж слишком много инструкторов у него возникло, особенно за последние дни: Вербицкий, Разгонов, Соловьев, теперь вот Мурашенко. Перебор, ребята.

— Второе, — сказал Пахомыч ещё раз с нажимом, заметив, что Редькин улетает куда-то мыслями. — Петр Васильевич велел мне не бросать тебя. Когда мы расставались. Третье. В твоей жизни настал трудный момент, тебя сегодня пасут одновременно очень серьезные дяди из разных спецслужб. Если я не помогу, ты просто пропадешь. Четвертое. Если ты уже нашел рукопись, а ты должен был её найти, отдай мне. И как можно скорее. В целях собственной безопасности. Подумай о семье, о детях.

— О какой рукописи вы говорите? — сдавленным голосом поинтересовался Редькин.

— Не торопись с вопросами, — спокойно отреагировал Пахомыч. — Лучше подумай сначала. И, наконец, пятое. Времени тебе осталось на все про все двое суток.

— А потом что будет? — спросил Редькин, бледнея.

— Если рукопись мне отдашь, ничего не будет. Все. Иди, гуляй.

Потом добавил уже в спину:

— А Юлька Соловьева завтра вечером дома одна сидит, будет ждать тебя.

Этим он доканал его, Тимофей развернулся резко, чуть ли не к драке готовый, но вовремя сообразил, что не на того напал. Какая, к черту, драка? Редькин и глазом моргнуть не успеет, как уже будет валяться без сознания.

— Да! — словно только что вспомнил Пахомыч. — Знаешь, зачем ты ко мне приходил? Я тебе книжку свою надумал подарить. С автографом. На вот, держи, полезная книжка, пригодится. И думаю, не стоит жене ничего рассказывать.

На книжку Тимофей взглянул уже только на улице. Г.П.Мурашенко, «Взрывные работы в горном деле» — страсть, какая полезная книжка! На что он намекает, зараза? Взорвать всех и все к чертовой матери?

Но ничего не говорить Маринке ума хватило. Тут даже не в уме дело — в заботе: она же с нарезки слетит от страха и, конечно, первая побежит отдавать рукопись зловещему Мурашенке. А Тимофею Разгонов симпатичнее, намного причем, и вообще, он первый позвонил. Редькин чуть не расхохотался вслух, когда родил такой аргумент. Детский сад, младшая группа! Но прозвучало сильно. На самом деле он верил, что от проклятого ГРУ, доставшегося их семье по наследству, его таки смогут защитить — не при советской власти живем! Может, даже Вербицкий сегодня посильнее военной разведки будет, а уж воскресший писатель Разгонов — точно. Да там ещё и тибетская мафия, то есть, тьфу, секта, на подходе — прорвемся! Два года назад я и от дедушки ушел и от бабушки ушел, а ведь двух человек кокнул, сейчас вообще — мухи не обидел, мне же машину разбили, а я только рукопись какую-то прячу, но я не брал её у чужих, я в своем доме нашел… Пошли все в баню! Разгонову она по праву принадлежит, остальным — нет!

Наверно, он все-таки хорошо успел нагрузиться, раз так весело рассуждал об очень страшных вещах. Впрочем, все самое страшное он от себя отталкивал. А особенно хорошо сделалось Редькину, когда он повторил сначала про себя, а потом вслух:

Когда в году всего четыре дня,Весна сменяет зиму, осень лето,И без любви темно, как без огня…

Вот оно! Он все понял. Каждый день — это время года! Так уже было когда-то, Разгонов написал об этом, допустим, в восемьдесят втором, а теперь повторяется вновь: неожиданная зима среди осени уже была, сегодня наступила весна, значит завтра — условно говоря, лето, а послезавтра — опять осень. И именно за эти четыре дня я должен успеть главное. Успею! Обязательно успею, Ведь Разгонов все про меня знает. Может быть, Разгонов — это я и есть?..

Когда он додумался до такого, то даже немножко испугался за собственное психическое здоровье и решил вернуться с небес на землю. На земле-то было ещё лучше, завтра его ждала Юлька, будет жарко, как летом, на улице вряд ли, а вот с Юлькой — обязательно… Черт, только как ему от Маринки удрать? Ладно, это ещё успеем решить.

А жену домой, что называется, привела собака. На самом деле до подъезда помог дойти Олег, ему все равно по дороге, ну а дома уж Тимофей её раздел и уложил. Он любил, когда Маринка напивалась сильнее него. Во-первых, это поднимало в собственных глазах, во-вторых, давало возможность лишний раз отбрехаться от упреков. Ну а то, что секс опять не получится — это не беда, у него теперь главный секс впереди, и совсем не здесь…

Вот только Мурашенко, сволочь, обманул, и уж наверняка не случайно.

Следующий день ноября был самым теплым за всю историю метеорологических исследований. Кажется, где-то в центре Москвы зафиксировали температуру четырнадцать градусов выше нуля. Для июня — холодновато, конечно, но для почти зимнего месяца — действительно лето. На улице можно было встретить людей как в дубленках, так и в майках, как в зимних сапогах, так и в легких туфельках. Снег сошел весь, до последней крупинки, даже асфальт сделался почти сухим, хоть велосипед доставай или ролики. Рассказывали потом, что на деревьях кое-где стали набухать почки.