Точка возврата

– Правильно, – одобрил Бакшеев. – Только в авиации, знаешь, как говорят? Не оставляй налет на конец месяца, торможение – на конец полосы, а любовь – на старость. Уразумел?

– Уразумел, – ответил Ершов.

– Ну так вот. После звонишь в центральную диспетчерскую службу. В аэропорту это место приютом называют, там списанные пилоты сидят. Мои кореша. Публика особенная, с ними держи ухо востро. Они тебе могут самолет без двигателей подсунуть. Бывало и такое. Короли воздуха! А короли к чему привыкли? Чтоб все работали на них, ну там диспетчеры, техники, наземные службы. А когда сами в диспетчеры попадают, то по инерции, мысленно, конечно, продолжают летать. Где уж им тут до земной суеты! Пенсия в кармане, оклад идет, а на остальное – начихать.

Бакшеев на секунду замолк. Видимо, ему хотелось добавить еще что-то, но сдержался.

– Завтра у тебя свободный день. Приди в аэропорт пораньше и пристройся к кому-нибудь из вторых пилотов. Куда он – туда и ты, как нитка за иголкой. Посмотри что и как. Все службы постарайся обойти и не просто обойти, а так, минут двадцать посиди, посмотри, чтоб весь механизм аэропорта изнутри увидеть и понять, от чего что зависит. А все от людей зависит. Особенно обрати внимание на грузовой склад. Один раз, еще на Ан-2, они мне на целых полторы тонны перегрузили самолет, а я варежку раскрыл, доверился. Как мы взлетели, сам не пойму. Диспетчеру вкатили выговор, чего с него возьмешь, а меня – долбить лед на перроне. Понял? В маленьких аэропортах другая беда. Прилетишь – некому разгружать. Приходится самому. Что поделаешь, то погода подпирает, то нет светлого времени. До тебя Фонарев со мной летал. Так он мне раз заявил: мол, мне не положено разгружать, на это есть грузовая служба, им за это деньги платят. А я летчик и должен летать. Пришлось выгнать, – Бакшеев пощупал Ершова темными, глубоко запрятанными глазами. – Смотри, если я тебя не устраиваю, можешь пойти и сказать Ротову, что не хочу, мол, с ним летать.

– Да нет, что вы! – воскликнул Ершов. – Как вы, так и я.

– Ну, тогда, кажется, все, – помедлив секунду, сказал Бакшеев. – Работа как работа. Полюбишь ее, и она полюбит тебя. Да, чуть не забыл, всегда имей с собой нож, плоскогубцы, отвертку, спички, бельевую веревку. Нигде это не записано, но я всегда требую. Если на память не надеешься, то в книжку запиши. Мишка Мордовии, так тот все в записную книжку заносил. – Бакшеев ушел в другую комнату и принес будильник. – Вот возьми, пусть он пока у тебя побудет.

– Зачем он мне?

– Возьми, возьми. У него звон особый, командирский, мертвого поднимет. Вечером на него глянешь – обо мне вспомнишь и не проспишь, – Бакшеев хитровато прищурился. – Заработаешь, купишь, мой принесешь обратно. А пока что возьми. Проспишь раз – прощу, проспишь второй раз – заставлю спать в самолете. Знаю я вас, холостых. Прогуляете, а потом дрыхнете без задних ног.

– Иван Михайлович, когда летать начнем? – спросил Ершов. – Ротов сказал, что как только вы на работу выйдете, так он нас сразу на тренировку поставит.

– Чего он торопится?

– В командировку послать хочет.

Хлопнула калитка, Бакшеев приподнял бровь, скосил глаза на окно.

– Кто бы это мог быть? – медленно проговорил он. – Должно быть, Татьяна вернулась.

Он ошибся. Пришла жена. Ершов понял это по взгляду Бакшеева, в котором промелькнули удивление и растерянность. Она посмотрела на Ершова, собрала зонт и замерла в нерешительности – раздеться ей или остаться в том, в чем пришла.

– Иван, нам нужно с тобой поговорить, – сказала она.

– По-моему, мы уже все сказали друг другу, даже перебор получился, – ответил Бакшеев.

Он достал с буфета сигареты, спички, отошел к окну, стал смотреть во двор.

– Ты знаешь, зачем я пришла?

Ершов увидел, как дрогнула рука Бакшеева, и взгляд его, отрешенный, обращенный куда-то в пространство и будто бы не принадлежащий хозяину, мгновенно вернулся и настороженно застыл. Ершов понял – все существо Бакшеева превратилось в слух.

– Я пришла за дочерью, – сказала жена.

– Я ее не держу, ты же знаешь, – не поворачивая головы, ответил Бакшеев.

– Нет, держишь, держишь! – выкрикнула она.

– Не маленькая, она сама решит, с кем ей жить, – Бакшеев пустил кольцо дыма и, прищурившись, следил за ним.

– Я не могу разговаривать при посторонних, – заявила она.

– Не можешь, не разговаривай. Не я к тебе пришел, ты ко мне!

Ершов вскочил со стула, смущенно проговорил:

– Я побегу, Иван Михайлович.

Он вышел на крыльцо. Дождь шел и шел себе, равнодушный ко всему на свете, но Ершов почему-то обрадовался и дождю, и тому, что окна запотели и его не увидят из дома.

«Вроде бы мужик ничего, – поднимаясь в гору по скользкой размокшей дороге, думал он. – А мне-то расписали!» Он стал припоминать, что говорил Бакшеев, куда пойти, за что взяться, с чего начать. Ему показалось, что он знает Бакшеева давно.

К автобусной остановке он вышел, когда уже стемнело. Словно по заказу подошел автобус, и Ершов прыгнул в раскрытые двери.