Точка возврата

Наконец-то из тьмы сквозь снежную круговерть проступили посадочные огни, колеса чиркнули о бетон, налетевший шум снятых с упора винтов прозвучал для Ершова, как грохот тюремных засовов. Долго ползли они вверх к вокзалу по рулежной дорожке против тугого напора снега и ветра, ориентируясь по огням, едва угадывавшимся сквозь пляшущий снег.

Ершов вылез из самолета и пошел за Бакшеевым в незнакомый аэропорт, к незнакомым людям. Изредка Бакшеев оглядывался, что-то кричал, но из-за ветра нельзя было понять что. У Ершова было ощущение, будто попал он на край света. В диспетчерской Бакшеева окружили усть-кутские летчики, еще какой-то незнакомый авиационный народ. Они о чем-то спрашивали его, смеялись. И Бакшеев смеялся и что-то отвечал. Ершов уловил: уважение, которым пользовался его командир, распространяется и на него. То обстоятельство, что он второй пилот Бакшеева, подняло его в собственных глазах. Ершов приободрился и уже веселее смотрел вокруг.

Поселили их в трехэтажной холодной гостинице, которая обмороженной стороной смотрела в заснеженную тайгу, а другой, с наполовину заледенелым окном, – на столовую. Разглядывая аэропорт в свободную ото льда полоску стекла, Ершов увидел кружащие по перрону снегоуборочные машины, чуть дальше сквозь снег – стеклянный зонтик диспетчерской, а за ней сплошной снежный полог, срывающийся в темноту. Ему казалось, что там, за снежным пологом, ничего нет, что и в самом деле это край света, хотя на карте, которую расстелил на столе Бакшеев, вокруг Усть-Кута на север значилась твердая земля с поселками и городами.

– Завтра с утра полетим в Мирный, – сказал Бакшеев, ткнув пальцем в карту. – Со связью там плоховато, местность безориентирная. Так что прошу готовиться как следует. Что непонятно – обращайтесь ко мне.

– Выходит, полетаем здесь, а потом хоть на Луну, – оторвавшись от окна, заметил Ершов.

– Ты пока что по земле научись ходить, – Бакшеев неожиданно улыбнулся и стал проверять, что взяли летчики с собой в командировку, вплоть до мыла и зубных щеток. Увидев в портфеле Ершова бельевую веревку, улыбнулся вновь: – Вот теперь вижу, готов…

Ершов долго не мог уснуть. Среди ночи не выдержал, встал, оделся и вышел из гостиницы. Ветер стих. Совсем рядом, навалившись на кончики антенн, лежало серое, похожее на лохматого пса северное небо. Чудилось: оно принюхивается, присматривается к нему, желая понять, свой он или чужой, надолго ли пожаловал в эти края. Сколько прошло времени, Ершов так и не заметил. Но вот где-то внизу, за вокзалом, деловито затявкал мотор, и тотчас словно по команде в диспетчерской вспыхнул свет.

Ершов вернулся в гостиницу. Пора было готовиться к полету.

И пошли летные денечки. Вставали рано. Глухим утробным голосом поднимал их бакшеевский будильник. А следом за ним подавал голос и сам хозяин.

– Пятнадцать минут на туалет, потом – в столовую. Соберемся у врача, – громко командовал он.

Ершова удивляла кажущаяся нелогичность поступков командира. Кроме них в Усть-Куте работало еще несколько экипажей. Если кто-то планировал лететь до Якутска, то Бакшеев велел искать груз до Нижнеангарска или Киренска. Ершов не мог понять Бакшеева, ведь рейс в Якутск выгоднее, расстояние до него дальше, а значит, и заработок больше.

– Полетаете с мое, поймете, – говорил Бакшеев. – Все от обстановки зависит. Якутск, что фальшивая монета, топлива там не подвезли – раз, погода дрянь – два. Здесь как в шахматах – порой пешка ферзя стоит, хотя он и дальше бьет.

По вечерам Бакшеев ставил на плитку чайник, доставал из тумбочки печенье.

– Давайте присаживайтесь, – приглашал он. – Поговорим.

Летчики садились за стол, зная: сейчас последует разбор полетов, где каждому достанется на орехи. Обычно первым командир принимался за бортоператора Пнева.

– Аркаша, – негромко говорил он, – ты чего это утром на метеостанции делал?

– Анализировал погоду, товарищ командир, – быстро отвечал Пнев, – чтоб знать, куда грузить самолет.

– Аркаша, я тебя прошу, не делай больше этого. Когда начинает анализировать погоду бортоператор, жди беды: или перегрузишь самолет, или улетим без сопроводительных документов.

Радиста Бакшеев пропускал из тактических соображений. Делать замечания Макаревичу – все равно что тревожить осиное гнездо. Штурмана Вторушина он чаще всего хвалил, подчеркивая, что без штурмана они бы пропали, заблудились, сели бы не на тот аэродром.

– Вы ведь в полете что делаете? – незлобиво ворчал он. – Спите. А он ведет самолет. Я бы на вашем месте ползарплаты отдавал ему. Хороший штурман летит впереди самолета, – подняв палец, продолжал он, – мысль у него опережает действия. Средний летит в самолете, ну а плохой – сзади.

После этих слов Бакшеев хитровато косил глазами на Ершова.

– А о втором пилоте нужно говорить особо…

Первые дни Бакшеев не трогал Ершова. «Приглядывайся, запоминай», – советовал он. Ершов приглядывался, запоминал, да не то, что надо. Но Бакшеев не спешил с замечаниями.