Тойота-Креста

– Ирина Викторовна, – пошевелились небольшие губы. Вдруг она быстро подняла глаза на малюсенькую голую собачку, пробегавшую по площадке перед машиной и непонятно откуда взявшуюся.

Одновременно с этим отошло облако и залило машину слитным сиянием солнца и снега. И Женя видел, как мгновенно сыграли навстречу свету её зрачки, как таинственно и великолепно качнулись, сработали с запасом, сжавшись до круглой точки, а потом отдали назад и, подстроившись, замерли. Замер и он: настолько это произошло независимо от неё и такое было в этом святейшее биение жизни.

Женя очнулся:

– Смотрите, Ирина Викторовна, как это делается… Пошли!

Женя очень аккуратно поддел отверткой и отлепил чёрную пластмассовую накладочку, идущую по низу стекла. Обнажилось отверстие и идущая от кнопочки вниз тоненькая тяга, за которую Женя зацепил проволочкой и потянул. Она подалась с вязким усилием, и кнопочка встала на место:

– Опыньки! Пожалуйста.

– Ничо себе. Так просто?

– Конечно. Любой пацан откроет. Вот вам и сигналка.

– Н-да… лучше б я не знала… Ну, спасибо.

– Не за что. Ирина Викторовна… А вы куда едете?

– Далеко.

– Понял, – быстро и покорно свернул любопытство Женя. – А я в Красноярск, – они стояли около «мазды». – Может… пойдёмте кофе попьём… за компанию…

Она взглянула на часы, покачала головой:

– Да нет уж. Поеду.

Она задумалась, застыла, держась за открытую дверь:

– Как дальше дорога?

– Ну вот всё щас и начнётся… И до самой Читы… такая хреновень… попеременке с асфальтом… Щас ещё ничего стало, а раньше вообще вилы…

– Ну чо, совсем плохо ехать?

– Да нет, просто гребёнка… Увидите… А так… заправки везде, главное – до пустого бака не доводите…

– А в смысле… – она замялась, подыскивая слово. Он кивнул:

– В этом смысле как раз всё спокойно… Еврейка закончится – там вообще тихо… Это туда, – Женя махнул на восток, – бывает… главное от Хабары до Бирика, ну, до Биробиджана, в смысле. Да щас, – Женя махнул, – спокойно, это раньше… колпачили… Просто внимательной будьте… Двеери, – выразительно повысил голос Женя, – не оставляйте открытыми… ладно? Ну увидимся, давайте, аккуратненько…

– Ладно, – медленно и немного несимметрично пошевелились её небольшие губы, и она на мгновение задержала на Жене взгляд. Образовалась неодолимая пауза.

– Вы очень красивая, – вдруг сказал Женя.

– Спасибо, – ответила она с официальным и понимающим холодком и села в машину.

Зарокотал дизель, и запахло знакомым и родным зимним запахом, так сплавляющим всё воедино. Фары бледно загорелись на солнце, и машина тронулась. Мотор работал мягко, и о наборе скорости говорил лишь нарастающий хрусто-шорох лопающихся мёрзлых комочков под колёсами. Казалось, он и был причиной хода и с силой втягивал в дорогу. Включив поворот, она остановилась у трассы и, пропустив фуру с Читы, проворно выехала. Женя проводил её взглядом.

– Чо, запал, бродяга? – в дверях стояла улыбающаяся Валентина.

– Да нет…

– Догонишь ещё. Давай, пошли перекусишь, расскажешь хоть… чо, да как…

– Барадяга ка Байкалу падаходи-ит… – заблажил Женя, пропуская Валю в дверь.

Он пообедал и, ловя себя на нетерпении, вышел к машине. Подъехали перегоны. Серебристые «филдер», «ист» и зелёная «каринка». Колёсные арки были заделаны картонками, а у «фили» вместо брызговиков стояли жёлтые листы пластмассы. Загорелые средних лет мужики оказались иркутянами.

– Здорово, мужики.

– Здорово.

– Чо, как оно?

– Да нич-чо…

– Мало совсем машин, ага?

– Да куда на хрен… Вон гоняем всё, что до полторушки… А то вообще шмопсики – «фиты» да «вицы»…

– Ну лан, давайте.

– Давай…

«Сороконожки» тоже готовились к дороге. Возле открытой кабины стояли парень и девушка. По комковатому, улитому маслом снегу бегала та самая голая собачка. Дрожа, она тянула поводок, пружинисто уходящий в пластмассовый барабан с ручкой, который парень держал, как рулетку, и казалось, собачка помогала ему что-то отмерять.

Дорога забиралась в невысокие сопки. Открылась панорама с её изгибом. Справа серел березняк, а слева подходил косой увал с корейскими кедрами. Каждый кедр темнел на сером фоне отдельной разлапистой кучкой. Вдали белобокими штриховыми треугольниками тянулась гряда сопок. Перед Бирой был похожий вид и стояла синяя табличка: «Чита 1885 Бира 1». И снова бежала под капот плитчато-пятнистая, снежно-асфальтовая дорога и густел на подъёме сплошняк из кедров и аянских елей, широких и слоисто-распластанных.

И серо-зелёной прекрасной бездной стояли глаза Ирины Викторовны и втягивали со всеми его дорогами и пластами земного и неземного. И он впадал легко и без задёвов и не понимая, что творится, и только медленно и чуть несимметрично шевелились её небольшие губы, и вспоминался длинный и глубокий выдох, с каким она назвала своё имя. И всё шевелились её губы, и со страшной и какой-то звериной, забытой жадностью хотелось узнать, как пахнет её дыханье.

Слева подошёл Транссиб и тянулся некоторое время вместе с составом цистерн, а потом снова надолго исчез. На подъёме асфальт кончился, и Женя притормозил у таблички, на которой белыми буквами по синему было написано:

«Строительство автомобильной дороги