Пошла прибитая прессованным снегом щебёнка. Изпод встречного солнца камешки гляделись чёрными, и дорожное полотно напоминало гречневую кашу с молоком. Потом снова начался асфальт, дорога спустилась в долину, пересекла по мосту Транссиб и пошла вдоль него слева. Изгибаясь, она возвышалась над болотиной с травой, жёлто торчащей из-под снега. Женя проехал щит: стрелка указывала на Читу прямо, на Лондокó направо. Потом трасса снова пересекла Транссиб и, встав на место, облегчённо пошла справа. Впереди чернела гряда, и замыкала её крутая живописно-горбатая сопка.
Трасса подходила к Буреинскому хребту. Начался подъём, сплошь снежный, в снежных бровках-отвалах. Пронёсся оранжевый «камаз». Косым ножом он взбривал дорогу и поднимал снежный шлейф.
Дорога в коридоре леса шла с увала на увал. На перевальчике началась смесь снега со свежей рыжей щебёнкой, которую развозили самосвалы. Рыжиной горела и глина, срытая с боковин. Открылся спуск и пятнисто-жёлтый подъём с кучкой стройтехники. Протрясясь по нему, Женя оказался среди свежей щебёнки, лежавшей кучами. Её сгружали самосвалы, им помогал экскаватор, перегородивший дорогу так, что проезд был совсем узкий.
«Бедная, как она по этой гребёнке едет…» – думал Женя и представлял «мазду-левантэ», дробно трясущуюся по скальной крошке.
Снова понеслись километры трассы. Щит на мостике через речушку отсёк начало Амурской области. Она глядела с цветной карты огромной длинной кляксой и тянулась с юго-востока на северо-запад, поднимаясь по Амуру и огибая Китай. Трасса повторяла её всхождение и достигала северной точки в Сковордине, откуда плавно подавалась на скат, входя в Читинскую область и целя на юг Байкала.
Настал вечер, и Женя долго ехал в темноте, пока в районе Белогорска не увидел «мазду-левантэ», стоящую у двухэтажного кубика гостиницы. Он завернул, остановился и вошёл в кафе – она сидела за столиком и ела из чашечки солянку…
– Добрый вечер!
– Добрый… – ответила она удивлённо-неопределённо, и было неясно, рада она или, наоборот, насторожилась, опасаясь новой неприятности.
– Да не бойтесь, я специально встал подальше…
– Сесть вы тоже подальше собираетесь? – она все-таки улыбнулась. Веки её были влажно-покрасневшими от дороги, нарумяненное солнцем лицо гляделось усталым и ещё более восхитительным.
– А вы настаиваете?
– Нет.
– Вам что-нибудь принести? Вкусное…
– Нет, спасибо. Уж всё есть. Возьмите себе солянку, мне она понравилась…
Женя заказал салат из помидоров, солянку, блинчики со сметаной и вернулся за столик.
– Ну, как вы? Сильно устали?
Ирина Викторовна подняла глаза. На белке одного из них краснела крапинка лопнутого сосудика.
– Н-да… Я не думала, что это может федеральной трассой называться…
– Подождите… дальше ещё веселей будет. Особенно граница с Читинкой и перед самой Читой.
– Мне понравился плакат с картой… такой красивый…
– Да. Можно на выставку… Как машина?
– Да ничего. Едет вроде.
– Ну, хорошо… Если что – скажите… проволочка всегда наготове… – Женя выжидающе помолчал. – А я тогда правда подумал, что это «эскудик», а потом вижу – «мазда», ну, думаю, кто-то развлёкся. Потом вспомнил, что есть такая машина. Любят они маскарад.
– Ну. Это как «сузуки-свифт» и «шевроле-круз», – уверенно и спокойно объяснила Ирина Викторовна. Как многие сибирячки и дальневосточницы, она разбиралась в машинах с трогательной региональной обстоятельностью.
– Или «дайхатсу-териоз» и «тойота-ками». Они как будто говорят: ну, хочешь побыть «дайхой», да пожалуйста… побудь, главное, едь… Это как хоть горшком назови, только в печку не ставь. Коля, Петя, да хоть самый Феоктист – главное, человеком будь.
– Да, это важно… – сказала она с задумчивой улыбкой. – А у меня был «тэрик»…
– А ещё у тебя какие машины были?
– А мы на «ты» уже?
– Ну, по-моему, да… если не возражаете. – Женя не очень справлялся с собственным новшеством.
– Ну ладно, – она пожала плечами со снисходительным недоумением и продолжила так же неторопливо:
– У меня… была «короллка» полторушка, потом «ист», потом ещё «мазда-атенза», такая пуля была… Мне её разбили…
– Жалко. Хороший агрегат…
– А как твоя машина?
– Да нормально. С фичами только не разобрался.
– Ну, разберёшься… Фичи – это не самое главное.
Она так замечательно произнесла слово «фичи», что Женя еле отвёл взгляд от её медленно пошевелившихся губ. Фичами назывались непонятные обозначения в японском бортовом компьютере, ну и вообще разные штуки и опции. Разбираться там действительно было с чем, например, расход топлива обозначался не в литрах на километр, а совершенно наоборот: водитель мог узнать, сколько проехал на литре топлива.