Тойота-Креста

Это был самый потрясающий отрезок трассы – её северный горб между Сковородином и Амазаром. Здесь же пролегала граница между Читинской и Амурской областями, и сюда же приходилась середина двухтысячевёрстного пути между Хабаровском и Читой. Удивительно, что, проходя самым диким и зачаровывающим куском, дорога и лучшими именами говорила именно в этом немыслимом месте. Транссиба будто и не было, только от безлюдных перекрёстков с указателями уходили налево своротки к редким невидимым станциям. К железнодорожному жилью с сараюшками, заборишками, невнятно-несибирскими в смысле основательности и с будничными, почти сиротскими переездами. Вся городьба эта казалась побочной, мелкой по сравнению с огромным незримым Амуром, собирающим десятки рек, по которым и назывались станции, с горными хребтами, тянущимися сквозь целые регионы. Ещё в первый перегон Женя поразился, как померк Транссиб по сравнению с федералкой – настолько одноглазо виделась из окна поезда местность, которую он ещё и просыпал наполовину. Зато какая полнота была, когда нёсся он в лоб простору, просечённому прямым пробором дороги, летящей с горы на гору в широком коридоре чахлого лиственничника. То тянулась гребёнка, скалка, дроблёнка или кто её как называл, то после колючего и пыльного отрезка вдруг шёл новый синий асфальт со свежайшей разметкой, меловыми полосами и стрелками, нелепыми среди безлюдия. В некоторых местах покрытие уже бугрилось или бралось частыми морщинами – об этом предупредительно сообщали знаки. А «мазды-левантэ» всё не было, и не верилось, что она с такой скоростью уходила вперёд. Как не верилось, что Ирина Викторовна только что проехала здесь и едва улеглась за ней пыль и что её видели те же горы, перевалы и лиственницы, что сейчас вели и его.

По Жениным подсчётам, Ирина Викторовна опережала его километров на шестьдесят. Женя допускал, что она заехала на какую-нибудь станцию заплатить за телефон или ещё за чем-нибудь, и, даже свернув на пустынном перекрестке, домчался до посёлка и проехал по улице вдоль сонных домишек, мимо мужиков, которые куда-то собирались и грузили машину канистрами, верёвками. Единственный магазин не работал, и телефонные карточки не продавались. Женя медленно развернулся, вскачивая тяжёлую машину на снежно-ухабистом пятачке, и вернулся на трассу.

Обычно в дороге существуют окрестные машины, попутное окружение, с которыми движешься одним пластом, если не считать особо неистовых перегонов, которые несутся и под сто шестьдесят, словно собравшись вместе, складывают свои скорости. Женя постоянно встречал вишнёвого «сурфа» в старом 130-м кузове с приморскими номерами и белого транзитного «одиссея», того самого, который с лыбящимся Коржом внутри подъезжал к посту на въезде в Хабаровск. Женя то обгонял его, то видел у кафешки. Ещё проехал он стоящих у обочины двух пареньков из Читы на маленьком белом «паджерике», ночевавших вместе с ним и Ириной Викторовной в районе Белогорска. Один из них ещё сказал про его «марка»: «Вот это пароход!» Кроме них одно время болталась неподалеку пропыленная «сороконожка» «нина» с каким-то запакованным грузом…

Под капот утекали всевозможные сорта гречки с молоком: то старая щебёнка со снегом, в колеях и продольных рёбрах, с камнями, отшлифованными до бутылочного блеска, то совсем снежная, на которой так отдыхает резина.

Женя проехал мостик с табличкой «р. Магдагачи». Дорога в серых берегах берёзок и листвяшек поднималась на бугор. Потом был кусок чёрной новой трассы с белоснежной разметкой и металлическим ограждением, потом ручей с табличкой «Горбатый» – удивительно, как наши мужички ещё не позубоскалили над ним, – обычно на таких щитках всегда стоят приписки краской: «ручей Антона», «ручей Лидки». За ручьём снова шёл подъём и чахлые листвяшки с разными выражениями разлапистых тонко-рукастых сетчатых крон. И вот наконец такое важное для Жени место – щит с надписью: «Талдан – 2 Хабаровск – 1106 Чита – 1059». Здесь была половина участка Хабаровск – Чита и стояло кафе «Восход» – длинное крашенное зелёным сооружение с грубыми надписями от руки: «Восход круглосут. кухня шашлык. Автомагазин Транзит. Электросварка мелкий ремонт». Жене нравилась эта городьба, он считал, что именно такой простой и вольно-неказистой и должна быть жизнь. Перед кафе белела огромная площадка в пятнах и следах. Ирины Викторовны не было и здесь.

Маша соседствовала незримо. С ней после того отчаянного звонка с Танфилки он связывался пару раз из Владивостока, говорил какую-то ерунду, что, мол, занимается тем-то, здоровье нормально и так далее. Их привычное словечко «скучаю» прозвучало фальшиво. С перегона он отправил ей никчёмное телефонное письмецо: «Я в поряде. Прошёл Хабару. Как ты?» Каждый такой разговор только отдалял их друг от друга, и правильнее было молчать и смотреть на дорогу.

Вишневый «сурф» ушёл у Невера в Якутию, «нина» осталась где-то позади, белый «одиссей» унёсся вперёд, и плыла под капот молочная гречка, да замерше расступался по сторонам чахлый лиственничник в резном разнобое ветвей.